– Я полагаю, миссис Викерс, – сказал он, беря чашку чая из рук этой дамы, – что вы не будете сожалеть о том, что уезжаете отсюда, а? Передайте мне гренок, Викерс! – О нет, – ответила бедная миссис Викерс, чья игривость несколько поумерилась за эти шесть лет. – Напротив, я буду очень рада. Это такое ужасное место! Конечно, для Джона долг превыше всего. А какой здесь ветер! Дорогой мистер Фрер, вы даже не представляете! Я хотела отправить Сильвию в Хобарт-Таун, но Джон не отпустил.
– Кстати, как поживает мисс Сильвия? – спросил Фрер тоном снисходительности, каким всегда говорят о детях подобные люди.
– К сожалению, неважно, – отозвался Викерс – Она очень одинока. Здесь нет детей ее возраста, кроме дочери лоцмана, но не с ней же дружить моей дочке. Я не хотел оставлять ее в городе, и потому мне самому приходится всему ее обучать.
– Хм, да… Но с вами, кажется, была гувернантка или бонна? – спросил Фрер, уставившись в свою чашку. – Эта барышня… Помните, как ее звали?
– Сара Пэрфой, – ответила миссис Викерс, погрустнев. – Ах, бедняжка. Печальная история.
– Да неужели? – Глаза Фрера блеснули. – Если вы помните, я вскоре уехал, после суда над бунтовщиками, и никаких подробностей не знаю. – Он говорил нарочито небрежно, однако ответа ждал с большим интересом.
– Печальная история, – повторила миссис Викерс. – Она оказалась женой этого несчастного Рекса и нанялась ко мне служанкой ради того, чтобы быть подле него. Как я ее ни просила, она ни за что никогда не хотела рассказать мне о своей жизни, бедняжка, хотя после всех этих ужасов, в которых обвинял ее доктор, – Я всегда недолюбливала этого человека, – я чуть не на коленях просила ее открыться мне. Вы сами знаете, как она самоотверженно ухаживала за Сильвией и бедным Джоном, когда они заболели тифом! Милейшее существо! Мне кажется, что она и прежде была гувернанткой.
Мистер Фрер вскинул брови, точно хотел сказать: «Гувернанткой? Удачное предложение. Чудесная догадка! Странно, как это раньше не приходило мне в голову!»
– Но вела она себя замечательно, я бы сказала, даже образцово. И все шесть месяцев, пока мы жили в Хобарт-Тауне, она занималась воспитанием Сильвии. Ведь правда, что она никак не могла помочь своему мужу? Скажите, ведь это так?
– Да, разумеется! – решительно сказал Фрер. – Я ведь и о нем кое-что слышал. Кажется, влип в какую-то историю, а? Можно мне еще полчашечки, пожалуйста.
– Прошу вас, вот сахар и молоко. Да, мисс Пэрфой или миссис Рекс, как ее звали по-настоящему, но полагаю, что Рекс тоже не настоящая его фамилия… Так вот, эта миссис Рекс получила наследство от старой тетки из Англии.
Мистер Фрер утвердительно тряхнул головой, что означало: «От старой тетки! Именно так. Этого можно было ожидать».
– И она ушла от меня, купила себе домик на Нью-Таун-Роуд, а Рекс был приписан к ней слугой.
– Тогда понятно, известная уловка! – сказал Фрер, слегка покраснев. – Ну, а дальше?
– А дальше? Бедняга пытался бежать, и она ему помогала, – бежать в Лонсестон, а оттуда на корабле прямо в Сидней. Но по дороге его поймали и снова отправили на каторжные работы в наши места. Она, правда, отделалась одним лишь штрафом, но эта история ее окончательно погубила.
– Погубила?
– Видите ли, здесь только немногие знали об ее связи с Рексом. Но когда дело получило такую огласку, то все друзья ее покинули. А тут еще этот ужасный суд и страшные показания доктора Пайна – хотите верьте, хотите нет, но в этом человеке всегда было для меня что-то очень неприятное! Так вот, все от нее отвернулись. Она очень просилась поехать со мной сюда, чтобы заниматься с Сильвией, но Джон решил, что это нужно ей лишь для того, чтобы находиться поближе к мужу, и отказал.
– И правильно поступил, – сказал Викерс, вставая с кресла. – Хотите покурить? Пойдемте на веранду. О, эта Сара не угомонится, пока не освободит своего негодяя.
– А он и вправду такой негодяй? – проговорил Фрер, открывая стеклянную дверь и выходя на песчаную дорожку в сад. – Миссис Викерс, прошу извинить мне мою неучтивость, но я раб своей трубки. Ха-ха! Она заменяет мне и жену, и ребенка.
– Да, он страшный негодяй, – подтвердил Викерс. – С виду тихий и нелюдимый, но готов на любое злодеяние. Я считаю его одним из самых строптивых среди каторжан. Правда, есть еще два-три в том же роде, но этот, по-моему, самый ужасный.
– Почему вы их не порете? – спросил Фрер, раскуривая в полумраке свою трубку. – Клянусь дьяволом, со своих парней я спускаю шкуру за малейшее своеволие.
– Ну, знаете, – возразил Викерс, – сам-то я не большой сторонник плетки. Здесь до меня был некий Бартон, он беспощадно порол их, но добра из этого не вышло. Арестанты не раз пытались убить его. Вы помните, как повесили двенадцать человек? Не помните? А впрочем, вас здесь тогда не было…
– А как вы их наказываете?
– Зачинщиков порю, но это выходит не больше чем одна порка в неделю, и, как правило, больше пятидесяти плетей не даю. Помогает. Потом мы заковываем их в кандалы, сажаем в карцер, а иногда отправляем подальше.
– Куда?
– На остров Граммета. Это вроде одиночного заключения, крайняя мера за очень большие провинности. Если человек бунтует, мы сажаем смутьяна в лодку, даем на неделю провизии и отвозим его па остров. В скалах есть много пещер, там он держит еду и растягивает ее па целый месяц. Великолепное средство воздействия!
– Верно, хорошо придумано! – воскликнул Фрер. – Жаль, что на Марии нет такого местечка.
– Сейчас у меня там каторжник. Вы, конечно, его помните, по имени Доуз, – зачинщик бунта на «Малабаре». Страшный мерзавец. В первый год он просто буйствовал. Но Бартон его здорово порол, а Доуз смертельно боится плетки. И когда я приехал сюда, – господи, когда же это было? Да, в двадцать девятом году, что ли? – он подал мне прошение, чтобы его отправили обратно в поселок, и еще написал, что к мятежу он непричастен и что его вообще ложно обвинили.
– Вот бестия!.. Можно спичку? Благодарю.
– Разумеется, я не отпустил его, но снял с него кандалы и отослал на сооружение «Морского ястреба». Вы это судно видели в доке, когда причаливали. Какое-то время он работал отлично. Но потом опять пытался бежать.
– Старые штучки! Ха-ха! Мне ли их не знать как облупленных, меня не проведешь! – воскликнул Фрер и пустил в воздух струйку дыма с весьма глубокомысленным видом.
– Мы поймали его и дали ему пятьдесят плетей. Заковали его в кандалы, отправили на лесоповал. Потом мы определили его матросом, но он надерзил боцману. Тогда снова перевели его на постройку плотов. Шесть недель назад он предпринял еще одну попытку бежать вместе с Габбетом, тем верзилой, который вас чуть не убил. Но кандалы ему натерли ногу, и нам удалось его поймать, а Габбет и еще трое с ним успели удрать.
– И вы их так и не поймали? – спросил Фрер, попыхивая трубкой.
– Пока еще нет. Но их ждет та же участь, что и всех беглецов, – ответил Викерс и добавил с мрачной уверенностью, – из Макуори-Харбор, еще ни одному человеку не удалось бежать.
Фрер рассмеялся.
– Да, хлебнут они горя, если не вернутся до конца этого месяца, не так ли?
– Еще бы! Они вернутся, и даже раньше, конечно, если выживут. Человек, затерянный в зарослях, обычно погибает.
– Когда вы будете готовы к отплытию? – спросил его Фрер.
– Когда вам будет угодно. Я не останусь здесь ни одной лишней минуты. Ужасная жизнь!
– Да неужели? – искренне удивился Фрер. – А мне она нравится. Правда, скучновато. На острове Марии вначале было тоже чертовски тоскливо, но ведь ко всему привыкаешь. Зато, знаете, держать этих мерзавцев в ежовых рукавицах – это большое удовольствие. Любо смотреть, как при виде меня у них глаза загораются злобой.
И он хрипло расхохотался, словно гордясь той ненавистью, которую внушал.
– А как мы будем переправляться? – осведомился Викерс. – У нас есть какие-либо инструкции?
– Нет, – сказал Фрер. – Все предоставлено на наше усмотрение. Губернатор сказал: «Подготовьте переезд, как сами считаете лучше, и переправьте их на полуостров». Он считает, что вы слишком далеко, а ему хочется, чтобы вы были поближе.