– Да, но перевозить сразу столько людей опасно.
– Ничуть. Загоните их в трюм, поставьте часовых, и ваши каторжане будут тише воды ниже травы.
– А как поступить с миссис Викерс и дочкой?
– Я уже об этом подумал. Вы будете сопровождать «Божью коровку» с каторжниками, а мне разрешите доставить миссис Викерс на «Морском ястребе».
– Пожалуй, так будет лучше. Действительно, это» наилучший выход. Не хотелось бы, чтобы Сильвия попала на один корабль с преступниками, но в то же время мне не хочется с ней разлучаться.
– Прекрасно, – ответил ему Фрер, как всегда четко и самоуверенно, – я буду сопровождать «Божью коровку» с ее живым грузом, а вы – своих женщин на «Морском ястребе».
– О, так не годится! – с важным видом произнес Викерс. По Королевским предписаниям…
– Знаю, – прервал его Фрер, – можете не цитировать: «Командир должен нести личную ответственность за возложенное на него поручение…» Хорошо, забудьте о моем предложении.
– Все дело в Сильвии, – пояснил Викерс.
– Ага, а вот и она! – воскликнул Фрер.
В этот момент дверь распахнулась, и маленькая фигурка в белом выбежала на широкую веранду.
– А вот и она, спросите-ка ее сами. Ну-с, мисс Сильвия, не хотите ли поздороваться со своим старым другом?
Златокудрая крошка с «Малабара» превратилась в прелестную девочку одиннадцати лет, и когда она стояла в своем простом белом платьице на свету, ее необыкновенная красота поразила даже такого нечувствительного человека, как мистер Фрер. Голубые глаза ее были такими же лучистыми, а фигурка – стройной и гибкой, как тростинка. Пышные волосы как нимб обрамляли ее невинное личико, и каждый волосок точно светился золотом; так художники средневековья в мечтах своих представляли ангелов.
– Подойдите, поцелуйте меня, мисс Сильвия! – воскликнул Фрер. – Надеюсь, вы меня не забыли?
Но девочка, положив руку на колено отца, с очаровательной бесцеремонностью подростка оглядывала Фрера с головы до ног, а затем, тряхнув кудрями, спросила:
– Кто это, папа?
– Мистер Фрер, дорогая. Ты разве не помнишь мистера Фрера? Он играл с тобой в мячик на корабле, забавляя тебя, когда ты выздоравливала. И тебе не стыдно, Сильвия?
В упреке было столько нежности, что он совсем не прозвучал упреком.
– Я помню вас, – ответила Сильвия, вскинув головку. – Но тогда вы были гораздо приятнее. Сейчас вы мне совсем не нравитесь.
– Вы просто меня с кем-то спутали, – пробормотал Фрер, несколько обескураженный, пытаясь, однако, говорить непринужденно. – Конечно, вы меня забыли. Ну, как меня зовут?
– Лейтенант Фрер. Это вы ударили того арестанта, который поднял мячик. Нет, вы мне не нравитесь.
– Прямодушная барышня, ничего не скажешь! Ха-ха! – проговорил Фрер, расхохотавшись. – Да, помню, помню, действительно ударил! Но какая у вас память?
– Это все тот арестант, папа, – продолжала девочка, не обращая внимания на замечание Фрера. – Его имя Руфус Доуз. С ним всегда случаются несчастья. Вот бедняга! Мне его очень жаль. Денни говорит, что он не в своем уме.
– А кто такой Денни? – спросил Фрер, рассмеявшись.
– Наш повар, – сказал Викерс, – я взял этого старика из лазарета. А ты, Сильвия, слишком много болтаешь с арестантами. Я уже не раз тебе это говорил.
– Но, папа, Денни ведь не арестант, он повар, – резонно сказала Сильвия, ничуть не смутившись. – Он такой умный. Он мне рассказывал о Лондоне – там сам лорд-мэр ездит в карете с зеркальными стеклами, всю работу там делают свободные люди. Он говорил, что звона кандалов там не услышишь. Я хочу в Лондон, папочка!
– Твой мистер Денни, видно, тоже хотел бы вернуться, – вставил Фрер.
– Этого он мне не говорил. Он сказал, что в Лондоне у него старенькая мама и он хочет ее повидать. Подумай, папа, у старого Денни тоже есть мать! Он сказал, что они встретятся с ней только на небесах. Это правда, папочка?
– Надеюсь, моя милая.
– Папа!
– Ну, что?
– А на небесах Денни тоже будет носить свою желтую куртку? Или там он будет свободным человеком?
Фрер расхохотался. – А что здесь смешного, сэр? Дерзкий вы человек! – вспыхнула Сильвия. – Как вы смеете надо мной смеяться? На папином месте я бы привязала вас на полчаса к треугольнику.[7] Фу, как вы плохо воспитаны! – И, раскрасневшись от гнева, избалованная красотка выбежала из комнаты.
Викерс нахмурился, а Фрер принужденно расхохотался.
– Нет, это просто великолепно! Клянусь честью, великолепно! Маленькая злючка! Полчаса на треугольнике!.. Ха-ха-ха!
– Она необычная девочка, – сказал Викерс, – и разговаривает не так, как подобает девочке ее лет. Не обижайтесь на нее. Правда, она уже не ребенок, но далеко еще и не взрослая. К сожалению, воспитывать ее было некому. Да и чего можно ожидать от девочки, выросшей в каторжном поселении?
– Что вы, дорогой сэр, она прелестна! – воскликнул гость. – Ее наивность и непосредственность восхитительны!
– Конечно, ее необходимо будет отдать в хорошую школу в Сиднее, года так на три-четыре. Даст бог, я отошлю ее в Англию. Сердечко у нее доброе, только воспитания, к сожалению, не хватает.
В эту минуту на садовой тропинке показался человек, он отдал им честь.
– В чем дело, Троук?
– Один из беглецов вернулся, сэр.
– Который из них?
– Габбет. Пришел сегодня вечером.
– Один?
– Да, сэр. Сказал, что остальные погибли.
– О чем вы? – с интересом спросил Фрер.
– Тот беглый, о котором я вам говорил, ваш старый приятель Габбет, вернулся.
– А долго он был в бегах?
– Почти полтора месяца, сэр, – ответил констебль, козыряя.
– Вот черт, как же это ему удалось? Хотел бы я взглянуть на него.
– Он там, возле бараков, – с готовностью сообщил Троук, констебль из арестантов «отличного поведения». – Если угодно, джентльмены, вы можете туда пройти…
– Хотите, Викерс?
– О, разумеется.
Глава 16
БЕГЛЕЦ
Бараки были совсем недалеко, всего в нескольких минутах ходьбы, и, миновав одну за другой деревянные изгороди, они дошли до длинного двухэтажного строения, оттуда неслись пронзительные вопли и звуки залихватской песни. Приклады мушкетов стукнули о сосновый настил, шум прекратился, наступила тишина, еще более зловещая, чем крики.
Пройдя сквозь двойной ряд надзирателей, оба офицера вошли в прихожую, где на деревянном топчане лежала какая-то бесформенная масса. Рядом на грубой табуретке сидел человек в серой арестантской одежде, которую вместо желтой робы носили арестанты «отличного поведения». Он держал между коленками миску с кашей и пытался засунуть ложку в рот лежащему на топчане.
– Он что, не хочет есть, Стив? – спросил Викерс. Услышав голос коменданта, Стив встал.
– Не знаю, что на него накатило, сэр, – ответил Стив и указал пальцем на лоб. – У него в башке что-то неладно. Ничего не могу с ним поделать.
– Габбет!
Сметливый Троук, чуткий к желаниям начальства, посадил его и принялся расталкивать.
Габбет – это был он – провел ручищей по лицу и, оставаясь в том положении, какое придал ему Троук, в изумлении уставился на посетителей.
– Что, Габбет, – сказал Викерс, – вернулся-таки? Когда же ты наконец образумишься? Где твои товарищи?
Верзила молчал.
– Ты меня слышишь? Где остальные?
– Где остальные? – повторил Троук.
– Померли, – сказал Габбет.
– Все трое? – Aãa.
– А как же ты вернулся?
Габбет в красноречивом молчании выставил окровавленную ногу.
– Мы нашли его на мысе, сэр, – бойко пояснил Троук, – перевезли на лодке. Дали ему миску каши, но он не хочет есть.
– Ты голоден?
– Да.
– Тогда почему ты не ешь кашу? Габбет скривил толстые губы.
– Уже получил свою порцию. Вам что, больше не к чему придраться, чтобы выпороть меня еще раз? Уф! Вот подлюги! Сколько дадите на этот раз, майор? Пятьдесят?
И он со смехом улегся на своем деревянном ложе.
– Вот шельма! – сказал Викерс и слабо усмехнулся. – Что можно поделать с таким типом?
– Я бы из него душу выколотил, – сказал Фрер, – если бы он посмел так говорить со мной.
7
Треугольник – приспособление для наказания плетью, состоит из трех шестов; к двум привязывались йоги наказываемого, а руки связывались наверху.