Выбрать главу

 

-Да... Ничего не меняется. – Я зарулила на парковку придорожного кафе и вышла, вытянув затекшее тело.

-Боже! Кто это к нам пожаловал? Это же Пятнышко! – стеклянные двери забегаловки распахнулись, громко брякнув об обшарпанную кирпичную стену. Толстяк вытер жирные руки о когда-то белый фартук и бросился ко мне. – Что это за леди? Дай я на тебя посмотрю?

-Мо! Прекрати! – запищала я, как только огромные руки толстяка вцепились в меня мертвой хваткой. Он начал крутить меня, рассматривая с ног до головы. – Я же не музейный экспонат!

-Именно! Музейный! – Мо замер, сжав мои локти, и резко прижал к себе, фиксируя руками, чтобы не вздумала вырваться. В нос ударил аромат жареной картошки, кофе и пота. – Какими судьбами?

-Еще не решила. – прошептала, судорожно хватая воздух.

-Если ты думаешь, что я позволю тебе вернуться в эту дыру, чтобы сверкать голой задницей на сцене, то ошибаешься! – взревел он и усилил хватку. – Я найду тебя и отправлю обратно!

-Мо! Успокойся, прошу!

-Ладно, Пятнышко. Идем, я накормлю тебя! – стальная хватка ослабла, а я чуть не упала, потеряв опору.

-Боже! Пожарь мне картошки? Прошу! Такой жирной, вкусной, чтобы после обеда расстегнуть пуговицы на джинсах.

-Идем, Нана будет очень рада тебе! – толстяк открыл дверь, выпуская спертый воздух кафе наружу.

-Ярослава! – из кухни выскочила худенькая женщина. Ее седые волосы были спрятаны под косынкой, на белом фоне которой так отчетливо было заметно, насколько она постарела. Женщина вытерла мокрые руки и бросилась меня целовать. – Поправилась! Больше не кожа, да кости. Есть за, что ухватиться. Да, Мо?

-Нет... Я уже попробовал. Там не за что браться! – прохрипел толстяк и поставил на плиту турку. – Сварю тебе кофе, как ты любишь!

-С перцем?

-Да, с перцем и медом!

-Боже. Как у вас хорошо! – как только Нона отпустила мое лицо, я рухнула на высокий стул у барной стойки и уронила голову, ощутив резкий неприятный запах от затертой поверхности. Но он был такой родной, такой привычный.

-Держи! – на растрескавшейся столешнице появилась чугунная сковорода с жареной картошкой, было слышно, как еще потрескивает раскаленное масло. Нона достала огромную банку с соленьями и щедро накидала деликатесов собственного производства в тарелку.

-Ну, рассказывай. – Мо проследил, как жена пошла закрывать кафе и, уложив мощный подбородок на руки, начал меня гипнотизировать.

-Что рассказать? – я чувствовала, как по подбородку стекает масло, от того, что я жадно заталкивала обжигающе горячую картошку в рот. – Мо, дай поесть?

-Нет. Говори.

-Я просто взяла паузу. Решила посмотреть, как вы тут? И, между прочим, привезла подарки! – несмотря на то, что глаза в сговоре с мозгом подталкивали меня съесть еще ложечку, желудок кричал об обратном. Резкий приступ тошноты заставил отодвинуть сковородку. –Очень жирно, но так вкусно.

-Точно. Так тебе никто не приготовит. Темная, что случилось в твоей жизни, что потянуло в родные пенаты?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

-Мо, отвали от девчонки! – Нона шлепнула полотенцем по растекшемуся в улыбке лицу мужа.

-Не отстану, пока она не расскажет. Иди, мой посуду!

-Еще покричи на меня! – взвизгнула Нона, еще раз шлепнув мужа полотенцем, но все же скрылась в подсобке.

-Не сверли меня взглядом. Сам же знаешь, что не привыкла ныть!

-Что-то я смотрю, что ты забыла об этом. Всегда встречала неприятности лицом к лицу, не прячась ни от кого. Тебя били, а ты давала сдачи, несмотря на пол и разницу в физической подготовке. Твое лицо перекроено, нет места, где не было бы швов! Если тебя умыть, то можно учить арифметику, высчитывая тонкие линии. Если бы не Маринка... Черт! Где мое Пятнышко? Почему ты вернулась?

-Не знаю, Мо... - голова рухнула, глухо ударившись лбом о твердую поверхность.

-Знаешь! – толстяк резко ударил по столешнице, отчего я подпрыгнула на стуле. – Струсила? А ну, посмотри мне в глаза! Влюбилась? Да? Страшно стало? Задрожало сердце? Забываешь, как дышать? А главное - не хочешь дышать!

-ДА! – взревела я. Гнев забурлил, заставляя кровь пуститься по венам. Почувствовала, как покраснели щеки, а руки сами сжались в кулаки.