Господи, пусть она будет бесплатной.
Несколько минут мы сидим в напряженной тишине, но, без сомнения, я единственная, кто чувствует её накал. Благодаря моим случайным взглядам на его отражение в зеркальной стене, я вижу, что он уже забыл, что я здесь. Он отвечает на сообщения и электронные письма на мобильном, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть виски и потереть челюсть ладонью своей большой руки, словно это помогает ему думать.
Моё сердце вяло опускается в желудок, как воздушный шарик, из которого выходит гелий. Если бы я не была такой упрямой идиоткой, я бы давно ушла, но теперь слишком поздно. Я прикована к этому заведению вкладом в сто долларов без учета НДС, и попытать счастья с кем-нибудь из других посетителей было бы просто неловко. Они все только что были свидетелями того, как я подавилась двумя унциями жидкости, ради всего святого.
Позади нас лестницу заливает мягкий свет. Появляются блестящие туфли, и через несколько секунд появляется мужчина в костюме, которому они принадлежат. У него под мышкой стопка папок, и он направляется прямиком к высокомерному мудаку, сидящему рядом со мной. Я смотрю в зеркало бара, как он что-то бормочет на ухо, кладет папки и ждет. Короткий кивок моей бывшей цели, похоже, означает его разрешение уйти.
Итак, он бизнесмен. Причем важный, судя по количеству бумаг, скопившихся перед ним в четверг вечером, и тому факту, что он потратил по меньшей мере двести долларов на выпивку. Он открывает первый файл, изучает документ и достает ручку из нагрудного кармана.
По какой-то причине то, как он проводит большим пальцем по кончику языка, прежде чем перевернуть страницу, делает мою кровь на полградуса горячее.
Господи. Мое сердце может быть холодным, как камень, но я всё ещё женщина. Я прочищаю горло в попытке восстановить внешнее спокойствие и замечаю, как напрягаются его плечи.
Он встречается со мной взглядом в зеркальной стене, как будто точно знает, где меня найти.
— Сколько?
— Я… что?
— Сколько? — он спокойно повторяет. От моего пустого взгляда у него сводит челюсти. — Чтобы ты ушла. Сколько я должен тебе заплатить?
Снова это раздражение, гложущее мою грудь. На этот раз я зла не только на его отвержение, но и на себя тоже. Аферы — это единственное, в чем я хороша.
У меня немного таланта и очень много удачи. Проклятье, раньше я говорила, что могу обмануть человека с завязанными глазами. Вероятно, даже в наручниках. И все же…
И все же, с того момента, как я переступила порог этого бара, я была не в своей тарелке. Может быть, я всё ещё потрясена тем, что произошло в Атлантик-Сити. Или, может быть, это потому, что моя цель симпатичный мужчина, и от него пахнет безразличием.
Но что с того? Я имела дело с худшими. Это моя последняя афера, и будь я проклята, если выйду, задыхаясь и хныкая.
С тихим вздохом мужчина вытаскивает зажим для денег, отрывает несколько купюр и бросает их между нами на барную стойку.
— Это покроет выпивку, которой ты подавилась.
Он возвращается к своему документу. Я смотрю, как его ручка с идеальной точностью выводит длинную сложную подпись.
— Учитывая НДС?
Он делает паузу, борясь с улыбкой, растягивающей уголки его рта. Может быть, это тени и недостаток сна играют со мной злую шутку, но, клянусь, я вижу пару ямочек на щеках. Не поднимая глаз, он вытаскивает еще одну сотню и бросает её в стопку.
Я смотрю на осуждающий взгляд Франклина и сглатываю.
— Плюс чаевые?
На этот раз челюсть мужчины сжимается, но он ничего не говорит. Вместо этого он достает ещё одну купюру и швыряет её на стойку бара. Глухой стук громче, чем я ожидала, и он отдается эхом в моей грудной клетке.
Тишина. Она приправлена знойным джазом и звуком ручки, царапающей бумагу.
— Ты всё ещё здесь, — в конце концов говорит он. — Почему?
Он отбрасывает одну папку в сторону и открывает другую. Снова это облизывание большого пальца, и я понятия не имею, почему это так подпитывает моё воображение.
Я сглатываю комок, застрявший в моем горле, соскальзываю со стула и сокращаю расстояние между нами, останавливаясь в крошечном промежутке между ним и баром. Холодная поверхность целует мою обнаженную спину, когда я прижимаюсь к ней, резко контрастируя с жаром, исходящим от его тела.
Он замирает. Раздувая ноздри, он неохотно встречает мой пристальный взгляд своим. Все следы юмора давно исчезли. Теперь это спокойное зеленое море, и я не могу избавиться от тревожного чувства, что под его поверхностью протекает сильное, опасное течение.