Но пока безрезультатно. Немецкая грамматика. Недвижимость. Трейнспоттинг9. Все книги, которые я брала в руки, надоедали мне до ужаса.
Я встаю с кровати и подхожу к чемодану, чтобы положить часы в передний карман на хранение. Завтра подумаю, как их продать.
Когда я поднимаю с кровати груду одежды, что-то, лежащее под ней, привлекает мое внимание.
Визитка.
Я поднимаю ее и переворачиваю.
Анонимные грешники. Буквы выбиты золотом, а под ними — номер, напечатанный черными шелковистыми цифрами. Я смотрю на него несколько тяжелых секунд, а потом, не задумываясь, достаю телефон, купленный на стоянке грузовиков где-то на Среднем Западе, и набираю номер.
На линии раздается три гудка, затем переключается на голосовую почту.
— Вы дозвонились до Анонимных грешников, — произносит женский роботизированный голос. — Пожалуйста, оставьте свой грех после сигнала.
Раздается длинный гудок, затем наступает статическая тишина.
Я опускаюсь на кровать, закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
— Здравствуй, старый друг. Давно не общались.
Глава четвёртая
На фоне жемчужно-серого неба перемигиваются мягкие сказочные гирлянды, серебряные сервировочные подносы и фужеры с шампанским. По краю покрытого инеем озера колышутся на ветру плакучие ивы, а в центре его на плавучей платформе мини-оркестр перебирает струны и отрабатывает рифты.
Сердце Заповедника Дьявола превратилось в эпилог готического романа, в идеальное место для счастливой жизни. Но никакая романтика не отменяет того факта, что здесь холодно.
Мэтт вкладывает мне в руку бокал с шампанским.
— Знаешь, я думаю, что буду праздновать свою свадьбу на Французской Ривьере.
Я отрываю взгляд от рядов пустых белых стульев и смотрю на своего соседа. Он прислонился к стволу дуба, любуясь видом поверх горлышка пивной бутылки. Церемония начнется только через пятнадцать минут, а он уже ослабил галстук-бабочку.
— Ты даже нормально не можешь выговорить Французская Ривьера, идиот.
Он бросил на меня косой взгляд.
— Ты собираешься быть такой злюкой всю ночь? Я уже сказал тебе, что мне жаль.
— Твои извинения не спасут мои соски от обморожения.
Мэтт не сказал мне, что свадьба будет на свежем воздухе, когда приглашал меня вчера вечером. Он и не подумал упомянуть об этом, когда увидел, как я выхожу в наш общий коридор в синем платье с открытой спиной и перекинутой через руку шубой. Теперь, несмотря на то, что ему самому было жарко, он не дает мне свой пиджак, чтобы девушка, ради которой он пришел, не подумала ничего плохого.
— Может, возьмешь мои носки? — предложил он после того, как я окинула его испепеляющим взглядом. — Они, конечно, не кашемировые, но на ощупь очень похожи.
Я отказалась от его очаровательного предложения, вместо этого зарывшись подбородком в воротник своей шубы из искусственного меха и танцуя неизменные два шага.
— А что насчет тебя?
— А?
— Где ты хочешь выйти замуж?
— Я не хочу выходить замуж, — ворчу я. Мой ответ — непроизвольный рефлекс. Это решение настолько непоколебимо, что практически вплетено в мою ДНК.
— Совсем?
— Совсем.
— А если ты влюбишься?
Я допиваю остатки шампанского, ставлю пустой бокал на поднос и беру новый.
— Не влюблюсь.
— Ты не можешь этого знать.
— Женщины не влюбляются, Мэтт. Они попадают в ловушки. Их заманивают сладкой ложью и льстивыми обещаниями. Потом, спустя годы, может быть, десятилетия, они понимают, что привязаны к незнакомцу, их цепи стали еще тяжелее из-за таких вещей, как дети, ипотека и свекрови с нездоровой одержимостью своими сыновьями. Кто-то разводится, кто-то решает, что проще остаться в кандалах.
Тяжелая тишина свистит на ветру. Я поворачиваюсь к Мэтту и ухмыляюсь его выражению лица.
— Что? Через чур?
— Черт, Пенн. Кто причинил тебе боль?
На этот раз я смеюсь, не обращая внимания на то, как при этом вопросе у меня покалывает кожу в том месте, где мой кулон соприкасается с ней. Моя теория основывается не только на том, кто причинил мне боль, но и на моем опыте мошенничества. Я бы сказала, что восемьдесят процентов мужчин, которые подходили ко мне в барах или казино, были женаты. С каждой рукой, унизанной кольцами, которая пробиралась к моему бедру, на сердце образовывался еще один нездоровый шрам. Конечно, это облегчало работу по набиванию карманов, но в то же время заставляло меня чувствовать пустоту внутри. Потому что за каждым женатым мужчиной стоит женщина, которая не понимает, что он мудак.