Проведя костяшкой пальца по челюсти, я поворачиваюсь и упираюсь предплечьями в барную стойку. В основном для того, чтобы Анджело не заметил трещину на моей безразличной маске. Из всех Висконти я самый спокойный. Голос разума в выгребной яме эгоизма и тестостерона. Тот, кто тушит их пожары ледяным ведром реальности и планом. Но должен признать, что сегодня я с трудом придерживаюсь этой репутации.
Порт Дьявольской Ямы пылает, и в моей груди зарождается тревожное чувство, что в этом виноват я.
Это было просто совпадение.
Покачав головой, я перекатываю стакан с виски по ладони и прижимаю его к внутренней стороне запястья, пытаясь охладить кровь. Конечно, мой мозг понимает, что это было простое совпадение. Данте затаился уже больше месяца назад, самое время вытащить палец из задницы и отомстить. И что может быть лучше для этого, чем свадьба Анджело?
Рыжеволосая девушка здесь ни при чем.
Я на мгновение закрываю глаза, внезапно осознавая, что все моё тело напряжено.
Она не моя карта гибели.
Позади меня Анджело прочищает горло.
— Мужчины, жду вас в кабинете Каса через минуту.
Я разминаю свою шею. Расправляю свой галстук-бабочку и привожу себя в порядок, прежде чем повернуться. Мужчины проходят через дверь в задней части клуба, образуя шеренгу из смокингов и хрустальных стаканов в руках. Анджело хватает Рори за волосы и сердито целует её в шею, прежде чем она присоединяется к гостям со стороны невесты. Несколько человек Габа образуют вокруг них защитный барьер, в то время как Анджело обращает своё внимание на меня.
Он смотрит на меня, молча, но ожидающе. Лениво улыбаясь, я держу руку горизонтально в пространстве между нами. Оба наших взгляда падают на нее, и, как обычно, она абсолютно неподвижна.
Мы с братьями играем в эту игру с самого детства. Начиная с того момента, когда мы разбили прекрасный фарфор нашей мамы, катаясь на роликах по кухне, и заканчивая осознанием того, что возле дома нашей последней жертвы из Анонимных Грешников установлена камера видеонаблюдения — каждый раз, когда нас касалась опасность, они обращались ко мне, чтобы оценить её серьезность. Думаю, это потому, что я смотрю на вещи сквозь призму логики, или потому, что я не принимаю никаких опрометчивых решений.
Я всегда придерживался правила: если моя рука не дрожит, то и их руки не должны дрожать.
Он сглатывает. Кивает. Но когда его глаза снова поднимаются к моим и сужаются, я вижу, что он не убежден.
— Да блять, это же просто Данте.
Мой протест не разгоняет мрак на его лице, и я опускаю взгляд на свою руку, чтобы убедиться, что в ней нет ни малейшей дрожи. Не могу поверить, что сомневаюсь в себе, но должен признать, что эта рыжая выбила меня из колеи.
Когда она вчера вечером вошла в бар, я услышал ее раньше, чем увидел.
Те грязные туфли топали по лестнице и отдавались в моем теле, заставляя меня дважды перечитывать первую строчку электронного письма. Уже только это заставило меня напрячься, и всё это было еще до того, как она появилась в моём поле зрения.
И когда наконец увидел её, то соврал бы, если бы сказал, что не посмотрел дважды. А потом и в третий раз, потому что она скользнула рядом со мной в бар и сняла шубу, как гребаная стриптизерша.
Конечно, первое, на что я обратил внимание, это её медные волосы. Такие беспорядочные, и их так много. Я не мог сказать, то ли ее только что оттрахали до потери сознания на полиэстеровых простынях, то ли протащили через кусты задом наперед. Второе, на что я обратил внимание — это зеленое платье, которое мало что прикрывало и было не очень свойственно для вечера четверга. А третье? На бирку, все еще прикрепленную к подолу.
Она несла большие неприятности, и я учуял это еще до того, как она открыла свой умный рот.
Обычно мне легко быть джентльменом. У меня есть талант смеяться в нужный момент, отпускать удачную шутку, а затем изящно уходить, когда светская беседа становится настолько скучной, что мне хочется уснуть. Хотя бы один из членов этой семьи должен обладать хорошими манерами, и полагаю, что эта задача легла на меня.
Но Пенелопа заставила меня быть кем угодно, только не джентльменом.
Я остерегаюсь разговаривать с женщинами на этом Побережье, если только у меня не назначено свидание на одну ночь с ними. Нет ничего менее привлекательного, чем смотреть на женщину и видеть, как твоя фамилия вспыхивает огнями в ее глазах.
Но ее глаза были большими и голубыми, в них не было ни малейшей искорки узнавания — во всяком случае, поначалу. Где-то между ее предложением и моим звонком брату она все поняла, и я совру, если скажу, что садист во мне не зашевелился, когда я увидел, как она пытается взбежать по лестнице и вырваться из моих тисков.