Как демонстрирует приведенный пример, это среда не для слабонервных. Во время моей работы в Институте мне приходилось бороться со студентами, чьи работы предполагали (по крайней мере такова была задумка) похищение людей, нанесение порезов, преследование, откровенные сексуальные сцены и многое другое. Зачастую это казалось безумием. Иногда было страшно. Но по большей части произведения работали. Они работали, потому что присутствие там означало верность искусству как значимой и просторной конструкции, заслуживающей как можно большего уважения. Мы знали, что собрались там не затем, чтобы мешать чужому самовыражению, поэтому нам пришлось учиться по-новому говорить о том, что нам нравится, а что нет. Я часто вспоминала свою предыдущую работу, которой занималась несколько лет назад, – я проводила вечерние открытые микрофоны Poetry Project в церкви Святого Марка. В мои обязанности, помимо прочего, входило составление списка людей, приходивших выступать с улицы; я следила за тем, чтобы у каждого было не больше двух минут независимо от того, была это женщина, живущая в Томпкинс-сквер-парке и хранящая свои стихи в пластиковом пакете, или недавний выпускник Лиги Плюща в ожидании литературной премии Ланнана; давала микрофон каждому, кто хотел выступить; убирала стулья и запирала церковные двери. Что бы я ни услышала в понедельник вечером, мне всегда нравилось чувство, охватывающее меня на ночной улице, когда я шла домой и мой разум наполнялся настоящими и необычными историями о том, что думают и чувствуют окружающие меня люди.
За всё время моего преподавания в Калифорнийском институте мне не раз приходилось вещать о различиях между этическим и юридическим, подчеркивая, что у трансгрессии этического есть свои последствия. (Например, студентка, писавшая диссертацию о том, как она преследовала своего профессора, отстаивала свое право продолжить проект в суде – и выиграла; хотя нельзя сказать, что она выпустилась с блеском.) В одних провокационных студенческих работах загоралась искорка панковского духа или революционности; в других трансгрессия скатывалась в клише или казалась мелочной. Задача педагога заключалась не в том, чтобы наказывать студентов за их неудачи, а в том, чтобы помогать им создавать более интересные произведения, понимать, как говорить о них с другими и позволять этой общей смелости и поддержке стать основой разношерстного сообщества. Опять же, это не всегда было легко или приятно. Время, которое я потратила на вежливое обсуждение работ, содержащих экстремального уровня насилие и насквозь пропитанных мизогинией, в определенных случаях может показаться потраченным впустую. Но я ценю этот жизненный опыт, благодаря которому увидела, что общность может быть совсем иной[38], если она строится без подавления, упреков и остракизма. Поэтому я с улыбкой одобрения читала биографический материал о художнице Кэтрин Опи в журнале New Yorker в 2017 году: Ариэль Леви вспоминала один эпизод из курса, который Опи вела в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. После того как один студент раскритиковал работу другого, заявив, что она «символизирует основы колониализма», художник приуныл и бормотал, сидя в углу: «Пофигу, если это так, и если не так – тоже пофигу». Тогда Опи начала аккуратно его задирать: «Отстаивай свою работу!.. Не молчи! Борись за нее!» Она не советовала студенту стать упрямым нарциссичным придурком, неспособным принять любую деколониальную критику. Но она напомнила ему, что, если он действительно считает, что его искусство чего-то стоит, он должен быть готов отстаивать свою позицию, а не вставать в так хорошо знакомую нам позу человека ранимого, пассивного, готово чуть что защищаться или нападать в ответ.
38
Это не значит, что подавление или остракизм всегда неуместны. Разумеется, я не допускаю существования работ, которые предполагают несогласованное причинение телесного вреда или ущемление физической независимости других людей (например, запирание дверей аудитории или театрального зала), или даже провокацию угрозой телесных повреждений (например, размахивание оружием или его реалистичной копией). Здесь уместно упомянуть об увольнении Криса Бердена из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в 2005 году из-за того, что студент использовал в своем перформансе оружие; см. Бем: «Два художника покинули Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе из-за инцидента с оружием». Некоторые считали позицию Бердена лицемерной, поскольку сам он прославился своей работой 1971 года «Выстрел», в ходе которой в галерее ему прострелили руку. Однако, мне в наивысшей степени важной кажется разница между «Выстрелом» Бердена и поступком студента, который играл в русскую рулетку перед классом, а потом выстрелил, выйдя из аудитории (никто не пострадал).