— Я так облажалась, Эдди, — как-то резко она вырывает меня из родного прошлого этой фразой, заставляя оттолкнутся руками от оконной рамы и снова сходить сума в этой маленькой комнатке, пропитанной запахом табака и Тозиера.
Ногой задеваю стоявший рядом с небольшим диваном огромный деревянный стол и лишь сильнее сжимаю зубы, присаживаясь на корточки перед подругой. Марш уткнулась лицом в свои острые коленки, обхватив их довольно сильно руками, не давая возможности взглянуть в её нереально красивые глаза.
— Бев…,— она лишь сильнее сжимает свои колени, пытаясь сжаться к размерам молекулы, как и я сегодня во время школьной трапезы, — ты же знаешь, что можешь рассказать мне всё. Неужели это хуже того, чем мы делились друг с другом раньше?
Беверли неуверенно кивает, и я так же неуверенно провожу рукой по её голове, как обычно мама делала мне перед сном. Мне всегда помогало. И ей, видимо, тоже помогает, руки больше не впиваются пальцами друг в друга, оставляя красные пятна, а голубые глаза с невероятной грустью смотрят на моё растерянное лицо.
Руку я так и не опускал, а лишь еще несколько раз провел ею по мягким волосам, свободной рукой убирая мешавшие рыжие пряди обратно за ухо.
— Я такое дерьмо, Каспбрак, — она не сдерживается и поддается телом вперед, утыкаясь лицом в моё плечо, — я так ненавижу себя.
Я лишь молча охуеваю, пытаясь унять дрожь в руках, снова путаясь ими в волосах Бев. Губами прижимаясь к ее макушке и шепча что-то успокаивающе. Поддержки от меня никакой, знаю. Но выслушать тоже не каждый умеет. Марш это тоже понимает поэтому не дожидаясь от меня волны вопросом, продолжает снова говорить:
— Билл… похоже, что наш Билл больше не владеет моим глупым сердцем, — она громко выдыхает, а у меня в голове нереальная пустота от этих слов. Ещё каких-то полгода назад Беверли готова была продать свою почку, чтобы только поехать вместе с Денбро в Нью-Йорк. И её совсем тогда не волновало, что он едет на некоторое время, в крутую школу для будущих писателей. Сама мысль о том, что его не будет рядом, разрывала её на кусочки, которые, похоже, она всё же сумела склеить снова.
— Эй, чшшш. Это не повод ненавидеть себя, — шепчу ей на ухо, а она лишь сильнее сжимает мою рубашку, — ну чего ты, глупышка? Это вполне нормально.
— Это ещё не всё, Эдди. Я познакомилась с одним интересным парнем со своего потока, который теперь занимает все мои мысли, — последние слова она произносит слишком тихо, будто они и вовсе и ни к ней относятся.
Если действительно так просто можно разлюбить человека – почему я всё ещё страдаю? Я особенный что ли? Я бы не убивался из-за потери интереса к Тозиеру, как сейчас Марш, это уж точно. Невольно поднимаю глаза к потрепанному потолку маленькой гостиной, шепча что-то типа: «Ты снова проебался. Ты должен был лишить этих блядских чувств меня, а не её. А в благодарность мы бы с ней пошли в ближайшую церковь, заставляя там всё свечами за доллар. Но сейчас хуй тебе. Аминь».
Бев мило хохочет в ответ на моё не самое милое обращение к творцу этого пиздеца и нас всех. Руки, сжимающие мою идеально выглаженную рубашку, наконец-то разжимаются (мама снова будет ебать мозг лекциями про того, что я нихуя не аккуратный).
— А теперь я жажду подробностей, госпожа Марш, — усмехаюсь, поправляя местами влажную челку девушки. Как только она начинает рассказывать о своей новой симпатии, я замечаю, как красиво блестят её глаза, будто она не на меня смотрит, а на сотню лампочек.
Я не успеваю переварить одну историю с их общего урока рисования, как Бев тараторит уже о том, что он пригласил её на тренировку школьной баскетбольной команды, в которой он (как не удивительно) выступает капитаном. Жаль, что я не увлекаюсь баскетболом, может этот парень был моей возможностью спастись от вечных мук во фрэндзоне Тозиера. Настолько ушел в себя, что едва успеваю увернуться от неудачной попытки подруги руками изобразить коронный бросок капитана баскетбольной команды, который умудрился разрушить такую прекрасную пару. Мне аж самому интересно, что это за кадр, переплюнувший самого Билла Денбро.
— … так ты согласен? — время охуительнных историй подошло к концу, а сейчас самое время охуительных вопросов, к которым мистер Каспбрак, какого-то хуя, не подготовился. Беверли покусывает нижнюю губу, ожидая, а я хаотично пытаясь вспомнить что-то, кроме того, как свои губы умеет кусать Ричи.
— Ну, да... — надеюсь, что правило «всегда отвечай да, если чего-то не расслышал» сработает и на мне. И о чудо, губы напротив растягиваются в радостной улыбке, а руки обвивают мою шею.
— Спасибо, Эдди. Я так люблю тебя.
Ага. Мне бы ещё знать, с чем я там согласился, из-за чего твоё настроение резко полетело вверх. Надеюсь, что я не полечу из-за этого в противоположную сторону.
— Тогда в школе всё обсудим, хорошо? — всё так радостно болтает Марш, толкая меня к выходу. Бля. А теперь уже проебался я, засидевшись в Бев допоздна. Мать, скорее всего, уже по второму кругу обзванивает больницы.
И точно же. Не успеваю прикрыть входную дверь, как слышу звук телефона, полетевшего однозначно мимо большого дивана в гостиной. А сейчас... раз, два и три:
— ЭДДИ!!! — такой вереск на весь дом, будто я чудом вернулся живим с захваченного террористами автобуса. Объятия Беверли в сравнении с объятиями матери сейчас – пустой звук.
— ЗА ЧТО ТЫ ТАК СО СВОЕЙ МАТЕРЬЮ?
А за что ты так со мной? Чёрт, вот одно и то же каждый ебаный день. Не пожелал доброго утра – «мать пустое место?», не поцеловал перед уходом – «каких-то девок целуешь, а мать?!», пришел поздно – «в могилу решил-таки свести?». Каждый, блять, день и из года в год. Только вот мать стала забывать, что мне уже почти семнадцать. Что вскоре я свалю отсюда к хуям. А сейчас лишь молча сваливаю в свою комнату, естественно, успокаивая истерику мамы перед этим. Не хватало здесь еще несколько карет скорой помощи, спасающую миссис Каспбрак от очередного «сердечного приступа».