Расстояние между Умником и солдатами быстро сокращалось. Очевидно, они заметили его фигуру, так что скрываться больше не было смысла.
Умник решительно остановился и повернулся к настигавшим его с заискивающей улыбкой на лице. Всего догонявших было двое, и, вероятно, откупиться от них золотом будет не слишком сложно.
Один солдат остановил лошадь перед Умником и снисходительно посмотрел на него сверху вниз.
— Старший брат, — сказал он. — Я так и знал, что эти беглецы выберут удалённый путь для побега. Мы нашли его там же, где я и сказал.
— Ах, нам повезло.
Умник задумался…
«Это одна из патрульных групп, посланных, чтобы ловить беглецов?»
— М-милорд, я прошу Вас, пощадите мою жизнь! — притворяясь, что напуган до смерти, Умник упал на колени в снег и поднял мешок с деньгами обеими руками, обнажая блеск золотых роялов внутри. — Я не мог там больше оставаться, с этими демонами из ада! Эти монстры могли сожрать меня в любой миг! Я могу отдать вам все свои сбережения, просто, пожалуйста, отпустите меня!
— О? Ты накопил довольно много, — всадник взял мешок, говоря с ноткой удовольствия в голосе.
— Теперь это все Ваше… О-о, и да, у меня есть родственники в Королевстве Вольфсхарт, и если вы не заберёте меня обратно, я обязательно найду шанс отплатить Вам в будущем!
— Можешь встать.
Умник молча выдохнул. Казалось, что после такого, он, считай, что спасся. Беженцы, которые могли похвастаться золотыми роялами, определённо были меньшинством; более того, у него были «родственники в соседней стране», поэтому встреча с кем-то вроде него была невероятно маловероятной. Если убийство людей не давало им никаких преимуществ, солдаты не решались создавать больше ненужных проблем. В конце концов, если отпустить одного или двух беженцев, это не повлечёт за собой никаких потерь, поэтому не было смысла терять возможность получения компенсации в будущем.
Но всадник не махнул рукой, чтобы он поднялся. Вместо этого он поднял визор и сказал:
— Посмотри-ка на меня внимательно.
На щеке всадника оказался внушительный шрам, как будто его лицо грызло какое-то свирепое чудовище. Все его ухо исчезло, и даже половина его глаза была деформирована.
Состояние его кожи указывало на то, что эта рана зажила только недавно.
— Милорд, это…
— Это рана от огнестрельного оружия Грэйкасла, — медленно произнес рыцарь. — В то время я думал, что я мне пришел конец, но мне удалось выжить. Я до сих пор чувствую жар, пронизывающий мое лицо. Он постоянно напоминает мне о том, кто всему виной ….
В конце его речи тон всадника стал совершенно холодным.
Умника накрыло сильное чувство тревоги.
Но прежде чем он успел установить дистанцию между ними, другой человек, которого называли младшим братом, поднял руку и сильно ударил Умника кнутом по лицу.
В глазах его потемнело. Умник рухнул, закрыв лицо руками.
— Да, это всё ты! Если бы не подобные чёртовы побеги, зачем бы мне сражаться с Грэйкаслом, рискуя своей жизнью? Какая «Битва Божественной Воли», какая «судьба человечества», это всё чушь собачья! — в этот момент голос рыцаря уже перерос в рев. — Будь спокоен, я не верну тебя и не убью тебя здесь и сейчас — единственное, что я хочу сделать, это позволить беглецам почувствовать мою боль!
После этого он поднял поводья и провел коня к ногам Умника.
Хруст…
Волна неописуемой, мучительной боли немедленно пронзила Умника, когда он подсознательно издал душераздирающий вопль.
Затем тоже самое случилось с его второй ногой.
Всадник не остановил лошадь, пока снег не был покрыт кровью, и ноги Умника не превратились в комок грязной плоти.
— Расслабься, ты не первый и не последний, — зловеще рассмеялся рыцарь. — Теперь… ты можешь бежать столько, сколько захочешь.
Умник не заметил, когда два всадника удалились.
Только после того, как он прикусил губу, парень смог собраться с мыслями.
Нижняя половина его тела уже совсем оцепенела, и снег постепенно забирал его тепло.
Умник потрогал одежду на груди — письмо всё ещё было на месте. В глазах этих двух наездников он, вероятно, уже ничем не отличался от трупа.
Удивительно, но он не испытывал ненависти к ним, и при этом не чувствовал сильного недовольства тем, что его было так легко растоптать. В условиях безжалостной пытки пронзительной болью и холодом само по себе рассуждение уже было невероятно трудной задачей. Единственная мысль, которая всё ещё оставалась при нём, твердила о сообщении, что хранилось у сердца.