— Ты куда? — вежливо спросил я ее.
Она вздрогнула.
— Извини, — сказала она, — но ты знаешь, футбол не для меня... Лучше прогуляться по саду, телевидение порой действует мне на нервы, и у меня от него болит голова.
Я встал и выключил телевизор.
— Ты права, дорогая, мне и самому этот матч кажется скучным. Пойдем погуляем...
Она повернулась ко мне спиной, и я понял, что ей пришлось эту мою пилюлю проглотить. Но теперь ее беспокойство граничило с безумием. Жесты ее стали резкими, и когда я глядел на нее, она мне уже не улыбалась. Наконец-то она перестала играть, маска свалилась с ее лица!
Мы вышли в сад. Капли дождя падали на голые ветки каштанов. Я обнял ее за талию, как делал обычно во время прогулок вдвоем, и старался подстроиться под ее шаг. Она вся дрожала и, судя по всему, искала предлог возвратиться в дом. Но — парадокс! — женщины, столь искушенные во лжи, не могут в подобных ситуациях ничего придумать. Сердце ее колотилось, и она все время подносила руку к груди, пытаясь сдержать это безумное биение.
— Ты ничего мне не рассказываешь, — ласково сказал я.
Теперь наступил мой черед дергать за веревочки. Я ощущал себя всемогущим, поскольку мог диктовать правила этой дьявольской игры.
— Я плохо себя чувствую.
— Ты простыла?
— Может быть... Пойду-ка прилягу ненадолго, если ты не против...
Я осмелился заметить:
— Со мной?..
На этот раз она улыбнулась.
— Нет, шалун, для начала одна... А вот когда голова моя не будет больше болеть, ты придешь и ляжешь рядышком...
Я разгадал ее маленькую хитрость. В спальне у нас стоял дополнительный телефонный аппарат с длинным шнуром, позволявшим разгуливать по всей комнате. Глория собиралась, похоже, запереться в ванной комнате и всласть наговориться со своим блондином. Я улыбнулся, поскольку знал, что аппарат в спальне зависел от аппарата в гостиной. Там, внизу, предусмотрена розетка для включения того, дополнительного. Но вот основной аппарат от верхнего не зависел. Глория поцеловала меня и скрылась в доме. Я подождал, пока она поднималась по лестнице, затем словно молния бросился в гостиную. Так и есть, я не ошибся в своих предположениях. Прежде чем подняться в спальню, эта шлюха включила в розетку шнур дополнительного аппарата. Резким жестом я выдернул вилку и уселся в кресло, спокойно поглядывая на телефон. Я был уверен, что Глория вот-вот спустится, убедившись, что аппарат в спальне отключен. И действительно, вскоре она появилась на лестнице. Глубокая морщина пересекала ее лоб. Проходя мимо злополучной розетки, она не удержалась и бросила на нее мимолетный взгляд...
Я поднял голову.
— Тебе плохо, дорогая? — поинтересовался я.
Она ответила не сразу. Через мгновение раздался ее мертвый голос:
— Я услышала шум и подумала... Ведь ты хотел прогуляться...
Пожав плечами, я сказал:
— Дождь идет... Я заказал разговор с Берже, хочу узнать, как у него дела. А то ведь могу и забыть.
— И что, все не дают? — спросила она.
— Ты знаешь, междугородная станция ответила, что на линии с Монтаржи неполадки... Уж если в воскресенье у них проблемы, когда же можно дозвониться!
Она покачала головой. Что-то изменилось в ней, она действительно казалась больной... Медленно развернувшись, она побрела назад в спальню. Я услышал, как хлопнула дверь наверху, но на ключ она ее не закрыла.
Я все больше и больше чувствовал себя сильным мужчиной. Я прекрасно понимал, что все это мелко и низко с моей стороны, что это не лучший выход из создавшегося положения, я поступаю по-мальчишески глупо. Я понимал, что понемногу деградирую, но, как говорится, цель оправдывала средства. Я попытался заставить себя читать газету, но буквы плясали перед глазами. С момента составления этого дурацкого утреннего письма любая газета казалась мне набором слов и буквосочетаний для подобных упражнений. Внезапно раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал мужской голос:
— Алло?
Я не узнал его, но был уверен, что это звонит ОН... Там, в своей квартире на бульваре Инвалидов, он умирал от нетерпения и не смог удержаться от соблазна. Он все же рискнул и позвонил ей. Боже мой, как он, должно быть, истосковался! Мысли о ней мучили его, как навязчивая идея. Я не стал отвечать и тихонько положил трубку. Наверняка он подумает, что ошибся номером, и позвонит снова. Я быстро подключил аппарат спальни и потихоньку поднялся... Звонок раздался, когда я был уже у дверей.
Глория одетая лежала на кровати, заложив руки за голову, и, казалось, была погружена в сон. Увидев, что я вхожу в спальню, она нахмурилась.
— Ты позволишь? — спросил я, растягиваясь рядом с ней на белом кожаном покрывале. Она машинально улыбнулась той улыбкой, с которой обычно отвечают на вежливые вопросы незнакомых людей. И тут раздался звонок.
— Ты дозвонился до Берже? — спросила она.
— Да...
Я словно читал ее мысли. Поскольку мой разговор состоялся, этот звонок адресован ей. Стало быть, это Норман... Ив Норман, снедаемый нетерпением. Она быстренько проиграла всю ситуацию в голове и решила, что звонок не к месту и не ко времени.
— Сними трубку, — сухо обронила она.
«Ну уж нет, красотка, — подумал я. — Чтобы твой петушок, услышав мой голос, все понял и затаился?»
— Ответь лучше ты! Попадется какой-нибудь зануда, а мне не хочется ни с кем разговаривать.
Поколебавшись, она все же протянула руку к трубке. Ее чистый голос почти выкрикнул:
— Алло!
Она не дала своему собеседнику произнести даже слово. Узнав голос любовника, тут же бросила в трубку:
— Нет, это служанка. Месье и мадам вышли на прогулку...
И сразу положила трубку. Если Норман и был ошарашен, то он все же поймет...
— Ну вот! — заметил я. — Ты уже не тратишь время на выражения вежливости! Ты даже не спросила, кто это был!
— Нам так хорошо вдвоем, — прошептала Глория.
В голосе ее послышались нотки искренности, которые снова поколебали меня. Я сомкнул веки, еще болевшие от утренних слез.
— Да, это правда, — вздохнул я, — нам очень хорошо...
Я почувствовал, как она прижимается ко мне... Ароматное дыхание возвещало приближение горячих губ... Мы слились друг с другом в долгом поцелуе... И тогда я овладел ею! Да, я вынужден в этом признаться. Я овладел ею на этой кровати с такой силой и страстью, что она кричала от наслаждения, а мне казалась, что я занимаюсь любовью с уличной девкой.
— Ты слышишь?
Феррари трясет меня. Я уснул? Похоже на это... Мои воспоминания погрузили меня в состояние, близкое ко сну... Я сажусь и смотрю в его напряженное лицо.
— Что такое?
Он поднимает палец. И тут я вспоминаю, где я и чего мы оба ждем. Я слушаю. Да, удары возобновились. Я различаю даже голоса и шум, свойственный присутствию человека. Вероятно, заканчивают сооружать гильотину. Ее возводят для одного из нас, обитателей этой камеры смертников. Я — ОДИН ИЗ НИХ!
— Чем это ты занят? — спрашивает мой напарник, видя мои неловкие движения.
— Пытаюсь согреться.
Он пожимает плечами.
— У тебя ничего не получится... Бедный старина, этот холод у тебя внутри!
Да, именно внутри, в области сердца я чувствую лед. Я пытаюсь представить минуты, которые меня ожидают. Войдут люди: охранники, помощники палача, директор тюрьмы, судейские... Непременно адвокат приговоренного. Следовательно, как только они войдут, я узнаю, за мной они или за моим сокамерником. Адвокат у меня — высокий тип с плоским лицом, обрамленным белокурыми кудрями, что делает его похожим на старого ребенка.
— Если он появится, — говорю я.
— Кто? — спрашивает Феррари.
— Я думал о своем адвокате...
Он трясет головой.
— Сейчас здесь появится мой, успокойся...