Когда с тела было снято все, что необходимо, Руиз встал и подал Низе первый фрагмент брони. Она взяла ее. Видимо, она смотрела, как он это делал, потому что она надела набедренный пояс без колебаний и уверенно.
– Хорошо, – сказал Руиз. Низа была чуть меньше гетмана ростом, но ее мешковатый комбинезон вполне успешно займет пространство внутри брони, чтобы разница перестала быть заметной. Груди ее были больше, но грудная клетка не так развита и мускулиста, как у гетмана, поэтому пластрон сидел на ней вполне правильно.
Она быстро оделась, не тратя лишних движений, и Руиз понял, как хорошо ему от ее спокойствия, – неважно, откуда она его черпает.
Когда она справилась с застежками, если не считать шлема, она остановилась и посмотрела на Руиза.
– Ты думаешь, это получится?
– Надеюсь, – сказал Руиз, – это все, что я смог придумать.
Она нахмурилась.
– Я хочу задать тебе один вопрос, Руиз.
– А нельзя подождать более подходящего случая?
Она покачала своей красивой головой.
– Другого случая может и не представиться, Руиз. Твоя удача не может сопутствовать тебе вечно. Ты и вправду думаешь все эти ужасные вещи, которые ты говорил тогда, в лагере? Ты говорил очень убедительно.
Руиз резко отрицательно покачал головой.
– Да нет же… нет. Как ты могла так подумать? Это было, необходимо, чтобы не дать родериганцам понять, как высоко я тебя ценю и насколько тобой дорожу. Они использовали бы это для того, чтобы уничтожить нас обоих.
Он посмотрел на нее и вспомнил те замечательные минуты, которые они делили вместе. Он почувствовал, как опасные слезы слабости застилают его глаза.
Она посмотрела в сторону, отведя взгляд, словно ей стало неловко за него.
– Но это была правда, то, что ты сказал про мою смерть в Биддеруме? Да? Понимаешь, мне кажется, я всегда знала, что я была мертва, когда ты меня нашел. И что ты дал мне вторую жизнь. Я всегда знала. Иногда я спрашиваю себя, может быть, ты дал мне и вторую душу? Мне кажется, я не могу понять сама себя.
Он не знал, что ей ответить.
Наконец она сказала:
– Я понимаю, ты не можешь мне ничего рассказать. Я знаю, что ты не всегда уверен и в своей душе.
– Это правда, – сказал он мрачно, – Низа… Я хочу попросить твоего прощения за то, что ударил тебя там… на Родериго.
– Я уверена, что ты считал это необходимым.
– Да, в этом-то все и дело…
– Тогда зачем извиняться?
Он попытался улыбнуться.
– Это тяжелым камнем упало мне на сердце.
Она пожала плечами.
– И что, по-твоему, я должна с этим сделать?
– Не знаю, – сказал он смиренно. – Видимо, ничего уже не сделаешь.
Она посмотрела на него странным взглядом, в котором читались сразу и гнев, и жалость.
Он не мог вынести этого взгляда, поэтому закрыл глаза, не желая даже знать, что говорит ему этот взгляд.
В следующий момент голова его резко отлетела назад, потому что она ударила его рукой в перчатке по щеке.
Он дотронулся до пораненной губы и посмотрел на нее в таком остолбенении, что не мог говорить.
Она улыбнулась холодной, но невымученной улыбкой.
– Теперь мы в расчете, – сказала она.
К его вящему изумлению она наклонилась над ним и поцеловала… легчайшим прикосновением губ.
Потом она взяла шлем и натянула его на голову.
Руиз нашел кусок полусгнившей веревки и завязал один конец петлей у себя на шее. Он воспользовался виброножом, чтобы так подточить волокна веревки, что они держались только на нескольких ниточках. Другой конец веревки он вручил Низе.
– Я твой пленник, – сказал он с улыбкой, полной надежды.
Потом он критически ее осмотрел. Кончики ее волос свисали по спине на большую длину, чем у гетмана. Он взял вибронож и срезал их. Он спрятал вибронож в рукаве и стянул манжет потуже.
Она была настолько хорошо замаскирована, как он даже и не смел надеяться. На самом деле, если бы не изуродованный труп, который лежал между ними, он по-прежнему считал бы, что Желтый Лист смотрит на него через прорези страшной омерзительной маски. Царская осанка Низы показалась ему жутким подобием презрительной и горделивой походки гетмана, настолько убедительным, что он поневоле вздрогнул.
– Послушай, – сказал он, – ты должна ходить так, словно ты собственница всего мира, словно все остальные люди – дерьмо, налипшее тебе на сапоги. Ты сможешь так сделать?
– Конечно, – сказала она, – я тебе хочу напомнить, что в течение большей части моей жизни отношение мое к людям и миру было именно таким – до совсем недавнего времени, собственно говоря.