28 (16) февраля 1878 года.
Куба, Гуантанамо.
Сэмюэл Клеменс, главный редактор газеты «Южный крест»
В мою дверь негромко постучали.
— Войдите, — произнес я, оторвавшись от работы над очередным номером нашей газеты.
В кабинет, прихрамывая, вошел невысокий человек лет тридцати пяти, одетый в застиранную и чуть поблекшую серую форму, с сумкой почтальона через плечо.
Несколько дней назад тот же самый джентльмен уже заходил ко мне, чтобы передать телеграмму от жены. В ней было всего лишь несколько слов: «Приехали девочки здоровы все хорошо Оливия». Телеграфные реквизиты над этим текстом занимали места больше, чем сам текст…
Я ей тогда написал в ответ, что, мол, наши телеграммы пересылаются бесплатно, и что мне хотелось бы узнать чуть больше о ее житье-бытье.
— Здравствуйте, мистер Клеменс, — сказал почтальон, снимая шляпу. — У меня для вас опять телеграмма.
И он протянул мне такой же конверт, как и в первый раз.
— Спасибо, — поблагодарил его я. — Кстати, зовите меня Сэм!
— Как-то неудобно, — смутился он. — Я всего лишь почтальон, а вы все-таки знаменитость.
— А как вас зовут? — спросил я, с интересом оглядывая собеседника.
— Джеб Андерсон, сэр! — ответил почтальон, выпрямив спину. — Рядовой первого класса армии Конфедерации.
— А откуда вы родом, Джеб? — продолжил я свои расспросы.
— Сент-Луис, Миссури, сэр! — вздохнул почтальон. — Давненько я там не был, почитай что с самой войны.
— Так вот, Джеб, — улыбнулся я, — оказывается, мы с вами земляки. Я тоже из Миссури, только из Ганнибала. А вы, значит, воевали?
— Да, сэр! — кивнул почтальон. — Шестой Кентуккийский пехотный полк. Ранен при Шайло в шестьдесят втором. Приехал сюда, хотел было вступить в Добровольческий корпус, да меня не взяли — сказали, мол, с такой ногой ты уже свое отвоевал. Хватит. Как будто все эти молокососы умеют так же стрелять, как рядовой Андерсон! Я ведь был лучшим у себя в роте…
— Джеб, а почему вы не вернулись домой? — спросил я с некоторым удивлением.
— Ну уж нет, — ответил почтальон. — Пока я тут устроился почтальоном. А вот когда начнется война за освобождение Дикси, вот тогда пусть только попробуют меня не пустить! Я уже и винчестер себе купил, тренируюсь с ним каждый вечер. Бегун и ходок из меня, конечно, никакой, а вот стрелок я хоть куда.
— Вот видите, — вздохнул я, — а я вообще в войне практически не участвовал. Так что я сочту за честь, если вы будете называть меня Сэмом, а мне будет дозволено звать вас Джебом!
С этими словами я протянул ему руку, которую он с удовольствием пожал, — сказав мне в ответ:
— Все будет именно так, Сэм.
Как и в первый раз, конверт был чистым, без марки или адреса отправителя, лишь с надписью четкими типографскими буквами: «Сэмюэлу Клеменсу лично в руки». Как только Джеб, прихрамывая, ушел, я тут же вскрыл письмо. Да, на этот раз оно было значительно длиннее, чем в прошлый раз. Что бы ни говорили про мою любимую Ливи, но все-таки по бережливости она все-таки самая настоящая янки…
Любимый, у нас все хорошо, только мы все по тебе очень скучаем. Первые десять дней мы провели в Константинополе. Когда мы приехали, то нас определили в гостевые покои дворца Долмабахче, а мистер Тамбовцев, которого я давно уже называю Александр, а наши девочки «дядей Сашей», с самого первого дня взял нас под свою опеку. Но первым делом после нашего прибытия нас отвезли в местный госпиталь и еще раз дотошно осмотрели, а потом проверили на каких-то приборах. Девочкам очень понравилось, когда им потом показали, как они выглядят изнутри. И самая главная и радостная новость — русские врачи подтвердили, что у девочек туберкулеза нет.
Про меня же было сказано, что тот диагноз, который поставили врачи в Гуантанамо, правильный, и меня будут дальше лечить. Курс лечения продолжится около трех месяцев. Кроме того, у меня нашли кое-какие женские болезни, но и их, по словам доктора Богданова — представляешь себе, я даже научилась выговаривать эту фамилию — вскоре полностью излечат, и нам можно будет завести еще детишек!
Мне дают какие-то лекарства. Предупредили, что у меня может болеть от них живот, но пока, к счастью, в этом плане все нормально.