– Нет, я сейчас на парковке. – Сквозившие в его голосе эмоции, так и просачиваются сквозь телефон, и клянусь, что могу их прочувствовать. – Мне нужно было увидеться с тобой, поэтому я приехал и жду тебя здесь.
– Иду. – Я толкаю дверь и мчусь по снегу, сжимая в руках сумку. – Где именно ты припарковался?
– У главного входа. – В его голосе чувствуется ранимость, как будто он борется с тем, чтобы не сломаться до моего прихода.
Я осматриваю парковку и, заметив его машину, сворачиваю направо, и не сбавляю скорости пока не добираюсь до него. Распахиваю дверь и запрыгиваю внутрь. Он сидит на водительском месте, уставившись вперед на двор кампуса, челюсти плотно сжаты, грудь вздымается и опадает. Надетые на нем пижамные брюки и толстовка, свидетельствуют о том, что скорее всего, он в спешке покидал дом.
Теплый воздух ласкает мою кожу, но его молчание леденит мне сердце. Я не знаю, что сказать – если я могу что-нибудь сказать. Что, черт побери, люди говорят в такой ситуации?
Мне жаль.
Что ты потерял отца.
Потерял монстра твоей жизни.
Который тебе причинял боль.
Который тебя приводил в замешательство.
Который заставил тебя пройти через все это.
– Я люблю тебя. – Это единственное, о чем я могу думать и похоже именно эти слова ему необходимо слышать. Как только я их произношу он поворачивается ко мне, взгляд в его глазах смягчается и наклонившись ко мне обвивает меня своими руками, прижимая к себе. Животом я упираюсь в консоль, но позволяю ему притянуть себя еще ближе, едва ли не в отчаянные объятия.
– Я тоже тебя люблю, – шепчет он, пряча лицо на моей шее. – Боже, как же чертовски сильно я тебя люблю. Только это и важно. – Я понимаю, что он начинает плакать не из-за ощущения его слез и звука плача, мне говорит об этом сила его объятий. Так будто каждый мускул требует выхода накопившихся эмоций.
Я его обнимаю, нежно провожу пальцами по его волосам и не произношу ни слова, пока он дает выход своим эмоциям, ведь мне не остается ничего другого. Ему необходимо выплакаться, и я этому рада. Накопленные внутри эмоции оборачиваются для него проблемой.
Не знаю, как долго мы так сидим, время клонится к вечеру, но я не смею пошевелиться, боясь, что он спрячет свои эмоции и закроется.
Когда он выпускает меня из своих объятий, небо проясняется, но солнце опускается за горы, отбрасывая оранжевый неоновый отблеск на покрытую снегом землю. Кампус почти опустел, и на парковке осталось мало машин.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, пока он тыльной стороной руки вытирает слезы с покрасневших глаз.
– Да, прости за это. – Хрипит он. – Я ненадолго потерял контроль.
– Сам знаешь, это нормально – давать выход эмоциям, – говорю я, протягиваю руку и вытираю оставшиеся слезы. Я намереваюсь отстраниться, но он наклоняется и прижимается щекой к моей руке, и я решаю ее не убирать. – И плакать тоже нормально.
– Я знаю, – отвечает он с тяжелым вздохом. – И кажется мне это было необходимо – излить душу. Я нуждался в этом последние двадцать лет.
Повисает пауза, и я намереваюсь спросить не хочет ли он поговорить об этом, но вместо этого он откидывается на сиденье и смотрит прямо, а затем включает заднюю передачу.
– Я знаю, у тебя есть вопросы, – говорит он, пока я пристегиваю ремень безопасности. – И я отвечу на них, но хочу это сделать дома, если ты не против?
Я киваю и сажусь прямо на сиденье.
– Конечно, не против.
Когда он выезжает с парковки на дорогу, на его лице отражается облегчение. По дороге домой, мы останавливаемся, чтобы купить какую-нибудь еду, потому что мы оба не очень хорошо готовим – ни одному из нас это не нравится. После мы устраиваемся на диване с гамбургерами, картошкой фри, и напитками, и едим в сводящем меня с ума полном молчании.
– Звонила мама, – наконец, произносит он, беря стакан и вертя соломку. – Она узнала мой номер и решила лично сообщить мне новость.
– Она...? – Я ковыряю гамбургер. – Она вела себя дружелюбно?
Он качает головой и делает глоток своего напитка.
– Нет, она вела себя точно также, как и всегда.
Ну ладно, а сейчас я на самом деле начинаю беспокоиться.
– Кайден, я...
Он прерывает меня, наклонившись вперед, скользя своими губами по моим. И когда отстраняется, кажется, выглядит довольным.
– Я в порядке, Келли. Клянусь. – Будто пытаясь доказать это, он отставляет в сторону еду и берет мою руку в свою. – Мне многое нужно было ей сказать то, на что раньше у меня никогда не хватало смелости, и я понял, что с меня хватит.
– Хватит?
– Всего этого. Её. С ненавистью к ним обоим, с их с влиянием на мою жизнь, даже когда их нет рядом. – Он берет из моих рук еду, кладет ее на журнальный столик, и пододвигается ко мне, пока наши колени не соприкасаются. – Я собираюсь забить на все это. – В его глазах плескается решимость и одолевает меня до такой степени, что мне кажется я тону в ней – в боли, от которой он освобождается. – Я собираюсь сосредоточиться на будущем. Продолжать учиться и играть в футбол на разрыв аорты, с надеждой, что меня задрафтуют. А если нет, то у меня будет степень. – Он тянется ко мне, заправляя прядь волос за ухо, и оставляет свою теплую ладонь на моей щеке. – И я собираюсь заботиться о тебе и сделать тебя самой счастливой. – В его глазах лучатся эмоции, а взгляд непрерывно удерживает мой. – Я хочу следовать по этому пути вместе с тобой. Я хочу, чтобы у нас было будущее – наше общее будущее.