— Еще нет. Но исповедаюсь. Обещаю.
— Этот мужчина просто ужасен. Он так дурно поступил с тем бедным ребенком.
От её слов у меня в груди зарождается паника, и я слегка наклоняюсь в сторону, чтобы убедиться, что в палату никто не вошел.
— Но ты можешь снять со своей души этот груз. Ты не должна расплачиваться за его грехи.
Из целой жизни воспоминаний, разбросанных в ее сознании, словно в ящике с кухонным хламом, откуда, черт возьми, взялась эта странная мысль?
— Ты помнишь... Кэлвина?
Бабушка отворачивается от меня, поджав губы, и на мгновение мне кажется, что она сейчас разразится речью о нем. Как-никак она всегда его ненавидела, по началу, может, даже больше, чем я. Вместо этого ее лицо расплывается в улыбке, а к глазам подступают слёзы.
— Знаешь, на кого похож мой ангел?
Окончательно запутавшись в ее беспорядочных воспоминаниях, я не утруждаю себя ответом на очередную бессмыслицу.
— На Луи Журдана. Моим любимым фильмом был «Жижи». Помнишь, мы сбежали с уроков, чтобы посмотреть его в театре?
Она определенно говорит не со мной, а с какой-нибудь своей одноклассницей, потому что, когда этот фильм шел в кинотеатрах, я еще даже не родилась. Пока она болтает о фильме, я погружаюсь в собственные воспоминания. В то мгновение моей жизни, в которое мне бы очень хотелось вернуться и всё изменить.
Я опускаю взгляд на разбросанные по всему столу медицинские документы и собираю их в надлежащем порядке — информационный листок пациента, история болезни, медицинский осмотр, заполненные бланки согласия, предписания врача, записи о ходе лечения, консультации врача, операционный протокол, данные лабораторных исследований и документы для выписки. После двух лет работы здесь, я делю это почти что бездумно. И это хорошо, потому что сегодняшняя смена началась для меня с письма от городских властей, в котором сообщалось, что город Лос-Анджелес не оценил благотворительную деятельность, которой вот уже около десяти лет занималась моя бабушка. Другими словами, мне выдали судебное предписание о выплате штрафа в размере 40 000 долларов, которые накопила моя бабушка тем, что позволила бездомным занять большой участок земли. Похоже, все пени, что она довольно долго игнорировала своими протестами. После того, как я прорыдала над этим всю вторую половину дня, у меня не осталось никаких моральных сил думать ни об этом, ни тем более о грыжесечении Альфреда Миллера, карта которого лежит у меня перед глазами.
Когда я вношу информацию в нашу систему регистрации, то невольно вздрагиваю от внезапно раздавшегося звонка, поэтому в конечном итоге вместо «Миллер» набираю «Ми;оис».
Отдел запросов — это голландская дверь, которую мы запираем на время второй смены, но, по-видимому, тот факт, что она заперта, не является достаточным сдерживающим фактором, в прочем, как и прикрепленная с обратной стороны табличка «ЗАКРЫТО».
Не обратив на дребезжание никакого внимания, я возвращаюсь к вводу информации, но звонок раздается снова.
Серьезно? Теперь не реагировать, это уже вопрос принципа, и я вдруг жалею, что не захватила на работу свои наушники.
Опять звонок.
Раздраженно фыркнув, я встаю из-за стола и, распахнув дверь, вижу за ней мужчину. В своем отглаженном и подогнанном по его крепкой фигуре черном костюме он напоминает мне мафиози, лицо мужчины гладко выбрито, волосы зализаны назад.
— Мы закрыты. Видимо, табличка не совсем понятна.
— Табличка?
Я бросаю взгляд на дверь, и тут же чувствую неловкость.
— Ну ладно, обычно тут висит табличка. Но я говорю Вам, мы закрыты. Вы можете прийти завтра в восемь, когда мы снова откроемся.
— Боюсь, завтрашний день не входит в мои планы. Мне нужно получить доступ к медицинской карте сегодня вечером.
— Боюсь, сегодняшний вечер не входит в мои планы. Приятного вечера, — я захлопываю дверь, но она не закрывается.
Обхватив пальцами край двери, мужчина дёргает ее обратно, и по моей спине пробегает электрический разряд.
— Предлагаю сделку.
— Никаких сделок. А если Вы не уйдете, я вызываю охрану.
— Вы же не хотите этого делать.
Тем не менее, моя рука уже тянется к стоящему на столе телефону. Естественно, незаметно.
— Мне нужна медицинская карта Ричарда Розенберга. Ранее он поступил в отделение неотложной помощи с жалобами на затруднённое дыхание.