Внутри, съёжившись от тесноты, сидит маленькая девочка.
Моя кровь становится такой же ледяной, как и охватившая меня ярость, но я осторожно приближаюсь к отворачивающейся от света девочке.
— Камила?
Ее всхлипы усиливаются, и я опускаюсь на корточки, прежде чем к ней подойти.
— Я тебя не обижу. Обещаю, я здесь, чтобы помочь.
— Я хочу... хочу... к маме, — ее слова заглушает надетый ей на лицо намордник, и все же, они так же ясны, как и моя решимость вытащить ее отсюда к чертовой матери.
— И я позабочусь о том, чтобы ты ее увидела, хорошо? Но, пожалуйста, веди себя тихо. Ты знаешь, кто тебя сюда посадил?
Девочка в страхе вскидывает брови и указывает куда-то мне за спину. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увернуться от удара по голове.
Я бросаюсь вперед и откидываю его назад, зажатая у него в руке лопата с громким лязгом падает на землю. В драке мой телефон ударяется об пол, и в свете его фонарика я вижу распластавшуюся на полу фигуру мужчины. Вскочив на него, я размахиваюсь и бью этого гада кулаком в лицо, отчего его голова откидывается в сторону. От следующего удара у него из носа хлещет кровь. Он дезориентировано крутит головой, и я внимательно разглядываю его лицо, пока оно еще не опухло. Ему, должно быть, под шестьдесят, у него седая борода и обожженная солнцем кожа.
— Вы все-таки пришли отпустить мне грехи, святой отец?
Я тут же узнаю его голос, и у меня внутри моментально что-то обрывается, словно это каким-то образом связано с частью моего прежнего «я».
Представив в этой клетке собственную дочь, я хватаю с верстака небольшую веревку и без колебаний обматываю вокруг его шеи, а когда он пытается меня остановить, отбрасываю его руку в сторону. Я скручиваю в ладонях веревку не от страха и не от ярости, потому что по большей части научился их сдерживать. Я душу его, поддавшись врожденному рефлексу, вообще без эмоций. И не смогу остановиться, даже если очень захочу.
Вырываясь подо мной, он хватается за мои пальцы в слабой попытке их разжать, но это бесполезно. То, как хитроумно затянута у него на шее веревка, без особых усилий дает мне все необходимые рычаги воздействия. Он не молит о пощаде, вероятно, потому, что по моим глазам видит, что я не намерен проявлять милосердие.
— В поте лица твоего будешь есть хлеб, — дрожь в моем шепоте такая же неуёмная, как и сдавившие мне грудь тиски. — Доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.
Даже если вид его выпученных глаз и багровой кожи вызывает у меня тошноту, образ этого ребенка и висящих на стене инструментов так врезался мне в сознание, что вытеснил из него все добродетельные мысли. В эти доли секунды я снова становлюсь выбивающим долг рэкетиром. Один из которых — за ту маленькую девочку, которая, вне всякого сомнения, зарыта где-то на Энджелс Пойнт.
— Думал... Бог... милосерд…, — пытается говорить он, несмотря на мою хватку, но я обрываю его слова, сильнее сжав ему горло.
— Бог обещает нам милосердие, но не обещает завтрашнего дня.
Рыдания Камилы не отвлекают моего внимания. Я — машина с одной единственной целью: прикончить этого человека. Где-то через минуту пурпурный цвет его лица приобретает синеватый оттенок, и он замирает. Я отталкиваюсь от него и встаю на ноги. Чувствуя, как в крови бушует адреналин, я расхаживаю взад-вперед.
— Бл*дь, — я хватаюсь за голову и приседаю на корточки, чтобы унять головокружение.
Десять лет назад я бы уже искал место, где можно было бы избавиться от трупа. Если я оставлю его здесь, рано или поздно кто-нибудь непременно начнет его тут искать. И обнаружит странгуляционную борозду, следы и сборную солянку факторов, которые свяжут меня с этим преступлением. (Странгуляционная борозда — в судебной медицине след-повреждение от воздействия материала петли на кожу шеи при повешении и удавлении петлей — Прим.пер.)
Но сейчас я не могу об этом думать. Пока нет.
Схватив телефон, я поворачиваюсь ко все еще запертой в клетке девочке в наморднике и, вытянув перед собой руки так, чтобы она могла их видеть, медленно и спокойно опускаюсь рядом с ней на колени.
— Я вытащу тебя оттуда и сниму это с твоего лица, хорошо?
Она кивает, в ее заплаканных глазах отражается целая вселенная горя и прочего, чего я даже представить не могу для девочки ее возраста. Я отпираю клетку, и она вздрагивает, резко отпрянув назад, так словно не доверяет мне, да и с чего бы ей мне доверять?