— Боюсь, если ты не можешь помочь мне, то и я не смогу помочь тебе.
— Ты, черт возьми, меня околдовала. Десять лет я соблюдал целибат, а теперь только и думаю о том, чтобы оказаться в тебе.
Надо признать, что от одной мысли об этом по моим бедрам пробегает дрожь.
— Я хочу, чтобы эта игра закончилась.
— Ты удалил мою фотографию?
— Я твёрдо намерен её удалить.
Я фыркаю и чувствую, как его хватка становится крепче.
— Но ты еще этого не сделал. Почему же?
— Потому что то, чего я хочу, под запретом. И на данный момент она сдерживает это влечение, но в какой-то момент её будет недостаточно.
— Так, что же ты хочешь от меня?
От прикосновения его губ к моему уху, я чувствую приятное покалывание в шее.
— Я хочу, чтобы ты нашла себе другую церковь. И изводила там другого священника. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы помочь тебе в сложившейся ситуации, и на этом всё. Никаких больше писем. Никаких фотографий. Никаких искушений.
— Итак, ты намерен изгнать меня из паствы, потому что не можешь контролировать свои собственные желания.
— Именно это я и собираюсь сделать.
— Боюсь, тогда Вам придется поторопиться, святой отец. Несколько церковных брошюр о домашнем насилии тут не помогут.
Он быстро разворачивает меня к себе… слишком быстро.
— Зачем ты это делаешь? Почему я? Почему бы тебе просто не нанять кого-нибудь для этой грязной работы?
— Потому что я пойду на все, лишь бы избавиться от этого злобного урода. Даже если для этого мне придется поиметь тебя, — моя ладонь скользит по внушительной выпуклости, выступающей из его брюк. Я крепко сжимаю его член и замечаю, как Дэймон слегка выгибает спину. — Снова…
Это только доказывает мою правоту, потому что я сейчас всем телом дрожу от страха, гадая, каким будет его ответный ход. Как далеко он зайдет, чтобы защитить свои моральны принципы.
Я ненавижу себя за то, что поставила его в такое положение, но каждый раз, когда мне хочется махнуть на все рукой и оставить отца Дэймона в покое, я представляю себе, как Кэлвин душит mamie подушкой, в потом бросает в неглубокую могилу мой труп.
Его челюсть стиснута, тело напряжено так, словно он готов меня прикончить, и когда Дэймон опускает взгляд на мою ладонь, я замечаю легкое движение его бровей — мольбу вкупе с таким отчаянием, что он, должно быть, хочет меня придушить.
— И снова.
Прижавшись губами к его уху, я еще крепче сжимаю его член и шепчу:
— Борись со мной, раз ты так одержим собственной непогрешимостью.
Его тело машинально приходит в движение, и он тут же прижимает меня к стене. В считанные секунды он задирает мне юбку и до середины бедра стягивает с меня трусики. С победоносной улыбкой я наблюдаю за тем, как скривив в отвращении губы, он ослабляет ремень и расстегивает брюки.
— Тебе не следует меня провоцировать.
Звенящий в его голосе гнев кажется вполне убедительным, но Дэймона выдает ощутимая дрожь, крик возбуждения, страстного желания и ненасытности изголодавшегося человека. Он держит в руке свой пульсирующий член, словно предупреждение, словно оружие, предназначенное для того, чтобы разорвать женщину надвое. Какой же он большой, подумать только, и все это время он прятал этого внушительного зверя под церковным облачением и добродетелью.
Какое непростительное преступление.
Закусив губу, я скольжу ногой вверх по бедру Дэймона и провожу большим пальцем по влажной головке члена, готовая направить его в себя.
— Ласкай себя, — его надсадный голос звучит так, словно он на грани срыва.
— Я бы предпочла сразу приступить к…
Не дав мне договорить, Дэймон зажимает ладонью мой рот; его плечо напрягается, и он проводит рукой по своему члену.
— Нет. Тебе так нравится меня дразнить? Вот чего ты добилась. Не тебе диктовать условия.
Он одергивает ладонь и прижимается к моим губам в поцелуе, от которого у меня перехватывает дыхание, и я моментально слабею. От нарастающего между ног давления я напрягаю мышцы и, резко выдохнув через нос, чувствую, как он засовывает в меня два моих и два своих пальца.
Сорвавшийся с его губ стон сливается с моим, и Дэймон начинает медленно и равномерно скользить нашими пальцами туда-обратно. Восхитительное ощущение всех четырех пальцев не идет ни в какое равнение с тем, что, как мне представляется, мог бы проделывать во мне его член. По комнате эхом разносятся влажные хлюпающие звуки —постыдное признание того, как сильно мне нравится его наказание.