— Спасибо, Нита.
— Она попросила меня передать кое-что и священнику, — Анита достает еще одну записку и вручает ее Дэймону. — Я не знаю, как это вяжется с тайной исповеди и всем прочим, но я не собираюсь никому рассказывать о том, что она заставила меня записать.
Дэймон берет у нее бумагу и засовывает в карман рубашки, а я наблюдаю за ним с явным интересом. Я точно знаю, что ее совесть всегда мучила одна единственная вещь, и если там написано именно это, то Аните известно ровно столько же, сколько сейчас откроется отцу Дэймону.
Не встречаясь со мной взглядом, Анита одаривает меня улыбкой, и как только она выходит из комнаты, мною еще больше овладевает тревога.
— Прошу прощения, святой отец, — я вскакиваю на ноги и бегу за ней. Оказавшись за дверью, я хватаю ее за руку. — Анита, подожди.
— Послушай, я обещала ей, что ничего не скажу. И я сдержу это обещание. И ты тоже, Айви. Прошлое есть прошлое.
— Как ты… как после всего, что она тебе рассказала, ты можешь такое говорить? — шепчу я и, оглядев коридор, снова поворачиваюсь к ней. — Как, зная о том, что я сделала, ты можешь…
— Простить тебя?
Я отвожу взгляд, не в состоянии побороть переполняющий меня стыд от того, что наверняка написано в том послании для отца Дэймона.
— Потому что так и должны поступать люди. Прощать.
Слезы жгут мне глаза, я поднимаю взгляд на Аниту и качаю головой.
— Я этого не заслуживаю.
Вернувшись в палату mamie, я сажусь и, подняв ее руку, чувствую под ладонью что-то смятое. Газета. Черно-белая, она окрасила ей кожу. Разгладив бумагу, я вижу заметку, которую много лет назад вырезала моя бабушка и прятала у себя в тумбочке в альбоме для газетных статей. Об убитых в собственном доме женщине и ребенке.
Я потираю лоб, с трудом сдерживая приступ тошноты.
— В чем дело? Что это? — Дэймон выхватывает из моей руки газету, и я не сопротивляюсь.
Нет смысла хранить тайну, когда она во всех подробностях описана на бумажке, что лежит у него в кармане.
Он переводит взгляд на mamie, затем снова на газету, потом на меня, и в его глазах вспыхивает нечто большее, чем просто любопытство.
— Зачем ей это понадобилось?
Игнорируя его вопрос, я делаю над собой усилие и выдерживаю его взгляд.
— Я должна кое в чем признаться, Дэймон.
— Что это?
Я протягиваю руку за газетой и щелкаю пальцами, чтобы он мне её вернул.
— Я все расскажу тебе в машине. Не мог бы ты мне ее отдать?
— Если не возражаешь, я оставлю это у себя.
— Зачем?
— Я тоже должен кое в чем признаться, Айви, — он смотрит на зажатую у него в руках газетную вырезку, и его брови ползут к переносице. — Валери и Изабелла Савио — это мои жена и ребенок.
16.
Дэймон
Мы едем к Айви в угрюмом молчании, ее взгляд устремлен в пассажирское окно. Последние слова ее бабушки притаились у моего сердца, и лежащая в кармане записка практически прожигает у меня в груди дыру.
— Скажи, Дэймон. Если тебе известно, что кто-то совершил убийство, но ты не потрудился никому об этом рассказать, является ли это смертным грехом?
— Если это из-за того, что ты увидела в тот вечер, я могу устроить, чтобы тебя исповедал отец Руис.
— Дело не в этом, — ее шея вздрагивает от судорожного глотка, и я понимаю, что озабоченность Айви не имеет ничего общего ни со мной, ни со смертью ее бабушки.
— А в чем?
Она беспокойно шарит руками по коленям и не поднимает на меня глаз.
— Несколько лет назад Кэлвин заявился ко мне на работу с просьбой дать ему медицинскую карту человека, о котором через три дня передали в новостях, — она откашливается, и я улавливаю легкую дрожь ее сцепленных пальцев. — Что он убит.
— И ты чувствуешь себя виноватой.
— Он приехал из Нью-Йорка, остановился в отеле в центре города, — игнорируя мои слова, продолжает она. — У него обнаружилось небольшое затруднение дыхания, и он поступил в пункт первой помощи. В его медицинской карте было подробно указано, где он остановился.
Она хмурит брови, закрывает глаза, и я вижу, как с глубоким вздохом поднимается ее грудь.
— Я сообщила эту информацию человеку, который, совершенно точно, явился к нему в отель и убил его.
Я останавливаю машину напротив ее дома и глушу двигатель. Независимо от того, мазохистка ли эта девушка, или просто от природы такая совестливая, она не может перестать себя казнить.
Фыркнув, я провожу рукой по лицу.