— Есть еще кое-что. В одну из проведенных с Кэлвином ночей я, пока он был в отключке, стала рыться в его вещах, пытаясь найти хоть какую-то информацию. Не то чтобы это имело значение, но мне нужно было знать. Мне нужно было знать, убил ли он того адвоката. Я нашла фотографию твоей жены и дочери с прикрепленным к ней адресом. Я узнала их по выпуску новостей после убийства.
— Нет. В полиции... мне сказали, что это был взлом.
Даже когда с моих губ слетают эти слова, я знаю, что всё это ложь. Я никогда не верил в этот бред, но сейчас цепляюсь за него, хотя бы ради собственного рассудка, потому что картина, нарисованная Айви, не укладывается у меня в голове.
— Вэл не стала бы свидетельствовать против моего отца.
— Ты уверен?
Я уверен? Испытывала ли она к моему отцу хоть что-нибудь, кроме презрения? Возможно ли такое, что она воспользовалась шансом засадить его в тюрьму за то, во что была посвящена во время нашего брака и своей работы бухгалтером? И на что бы она ни пошла, лишь бы оплатить растущие больничные счета Изабеллы, потому что, уж тот, кто отважился устроить охоту на моего отца, несомненно предложил бы хорошую сумму наличными.
— Это значит, что... Кэлвина нанял мой..., — я качаю головой, не в силах отбросить эту возможность, эту тонкую нить, благодаря которой все кажется вполне правдоподобным.
— Я же тебе говорила. Кэвин — мерзавец, который творил ужасные вещи.
Сжав руки в кулаки, я борюсь с желанием поддаться нарастающему во мне гневу по отношению к Айви, к единственному на данный момент соединительному звену. К единственному, что связывает меня с этой хаотичной неразберихой, терзающей мою совесть. К живому, дышащему катализатору моей боли.
— Почему ты раньше мне об этом не сказала?
— Я не знала, что это твоя семья. Мужа этой женщины звали Энтони Савио-младший, о нем не было ни слова.
— После их смерти я сменил имя. Я стал священником, чтобы начать все с чистого листа. Чтобы уйти от ненависти и этой... жизни.
— Прости, Дэймон. Если бы я не дала ему ту медицинскую карту, он бы не нашел твою семью. Это моя вина.
На меня накатывает новый приступ гнева, и я сдерживаю его, чтобы разобраться с несовпадающими частями этой истории.
— В этом нет никакого смысла. Зачем Кэлвину ехать в больницу, чтобы узнать, где тот остановился? Откуда, черт возьми, ему вообще стало известно, что Розенберг туда попал?
— Один из охранников увидел его на мониторах камер слежения. Я же сказала, у него есть связи в полиции и охране. Глаза по всему городу. Он по земле ходить не достоин за то, что сделал. За то, кому причинил боль.
Наверное, поэтому мне и солгали в полиции. Поэтому выставили это как обычный взлом и закрыли дело так, словно оно не нуждалось в дальнейшем расследовании. Так, словно моя жена и дочь погибли из-за чего-то несерьёзного и бессмысленного.
— И ты не знала, что это я? Конечно. Айви, ты все это спланировала. Ты водила меня за нос, чтобы я сделал за тебя грязную работу, — я даже не могу заставить себя на нее взглянуть из-за боязни сотворить что-нибудь жуткое, о чем очень пожалею, когда весь этот шок пройдет. — А теперь ты выдумываешь какую-то сфабрикованную историю, и я его для тебя убиваю. Ты лгунья и манипулятор. В тебе столько дерьма, что оно буквально льется у тебя из глаз.
Краем глаза я вижу, как Айви наклоняется ко мне, и от ее прикосновения отдергиваю руку, не желая, чтобы она до меня дотрагивалась.
— Клянусь тебе могилой моей бабушки, я этого не выдумывала. Только не это, Дэймон.
— Убирайся.
— Дэймон, — ее голос дрожит от слёз, но не вызывает во мне ни капли сочувствия. — Пожалуйста. Не делай этого. Прости. Пожалуйста, не отталкивай меня.
— Убирайся!
Как только она выходит из машины, я жму на газ и вылетаю на главную дорогу. Здания проносятся мимо, как в тумане. Внезапно у меня возникает жгучая потребность выпить виски, и это вовсе не совпадение, когда моя машина останавливается на стоянке винного магазина. Я покупаю бутылку и, оставив на прилавке двадцать баксов мелочью, чувствую мрачный и леденящий душу шёпот гнева. Шепот, обещающий адскую боль и месть — все то, чему я поклялся никогда больше не поддаваться.
Изабелла.
Ее имя эхом отдается у меня в голове, когда, оказавшись снаружи, я опрокидываю себе в рот содержимое бутылки, и теплый напиток обжигает мне грудь и успокаивает мысли, в карающем ритме бьющиеся о мой череп. В центре этого урагана — женщина с гипнотическими ярко-зелеными глазами, просто созданными для того, чтобы околдовать мужчину и заставить его позабыть обо всем на свете. Ударная доза похоти, обостряющей чувства и ослабляющей разум. Даже не смотря на весь этот гнев и причины ее ненавидеть, я по-прежнему хочу эту женщину.