«Красная Армия разгромила немцев в Румынии, вышвырнула их из Болгарии, бьет немцев на территории Венгрии…
Истекший год явился годом полного освобождения советской земли от немецко-фашистских захватчиков…
Под ударами Красной Армии окончательно развалился фашистский блок, гитлеровская Германия лишилась большинства своих союзников. Мастерски проведенные армиями наших союзников крупные операции в Западной Европе привели к разгрому немецких войск во Франции и Бельгии и освобождению этих стран от фашистской оккупации. Союзные войска перешли западную границу Германии. Совместные удары Красной Армии и англо-американских войск по гитлеровской Германии приблизили час победоносного окончания войны…»
— Не иначе как нам придется десантироваться в Германии, — высказывали догадку наиболее дальновидные «политики», расходясь после заслушивания сталинского приказа.
И вдруг перед декабрем нам объявили:
— Корпус выходит из системы воздушно-десантных войск, становится стрелковым. Погоны сменить на общевойсковые, перейти на обучение по программе стрелковых подразделений.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!..
Вскоре убыл в Москву родоначальник советского парашютизма, опытный и бесстрашный Наби Аминтаев.
Распрощался с полком его начальник штаба Иван Иванович Лисов.
Покинули подразделения двенадцать Героев Советского Союза, отличившиеся при форсировании Свири.
Пришел прощаться и Павел Голованов.
— А ты-то куда? — спросил я его не без сожаления.
— Командир дивизии генерал Блажевич предложил быть у него адъютантом.
Опустел и наш недалекий аэродром. Самолеты, с которых мы совершали тренировочные прыжки, улетели в неведомые места.
Нам вскоре объявили, чтобы готовились к погрузке в железнодорожные эшелоны.
— Куда курс будем держать? — с хитрой улыбкой спросил командира полка комбат Белоусов.
— О том знает Ставка и Бог, — ответил Данилов.
— Полагаю, что Венгрию минуем.
Накануне по радио диктор Левитан сообщил, что войска 2-го и 3-го Украинских фронтов после полуторамесячной осады и упорных боев завершили разгром окруженной группировки противника в Будапеште и полностью овладели столицей Венгрии — стратегически важным узлом обороны немцев на путях к Вене.
— А может, возьмем курс на Вену? — продолжил Белоусов.
— Неймется побывать в Австрии? — усмехнулся Батя.
— Неймется, товарищ полковник, — признался Белоусов. — Как посмотрел фильм с актрисой Карлой Доннер, так тянет взглянуть на этот Венский лес.
Капитан Белоусов недавно вступил в должность комбата. Я знал его с начала формирования полка, когда мы еще стояли в Подмосковье. Потом вместе воевали в Карелии.
С виду он угрюм, взгляд его серых глаз тяжел, низко нависают густые светлые брови. Нос слегка вздернутый, глубокие складки на лице. От этого кажется неулыбчивым, суровым, но это только кажется. На самом же деле Николай — добрейшей души человек. Он даже отчитать провинившегося не может, хотя перед тем, как вызвать, грозится: «Уж я его сейчас отдраю до блеска, с песочком». Но стоит тому только появиться, как Николай, забыв о недавней угрозе, начинает неизменно:
— Ну что же ты, братец, подводишь батальон? Нехорошо ведь получается. А? Молчишь? Рассказывай, как все произошло…
Его уважали за открытый характер, за смелость, за доброту. Многие считали закоренелым холостяком, не зная, что в начале войны у него погибли жена и ребенок. Об этом он никогда не говорил. Мало кто знал, что в прошлом Николай спускался на парашюте в немецкий тыл, дважды был ранен…
В тот день, когда наш эшелон готовился к отправке с железнодорожной станции Орша, полковник Данилов предупредил, чтобы в штабном вагоне подготовили два места для начальства: поедет генерал Курышев и майор из политотдела корпуса.
— А кто такой генерал Курышев? — спросил Белоусов.
— Заместитель генерала Миронова, командира нашего корпуса.
— Генерала Курышева я встречал летом 1942 года, — пояснил я Николаю. — Он тогда был начальником воздушно-десантного училища, которое находилось в Жигулях, под Самарой. Между прочим, наш Иван Иванович Лисов был тогда его заместителем.
Для гостей пришлось отвести половину теплушки. В ней установили два топчана, раскладной стол, табуреты. На торцевой стене натянули перкалевое полотнище из списанного парашюта.
Генерал и майор явились незадолго до отправки.
— Этот марафет ни к чему, — заметил Курышев. — А где место начальника эшелона? А дежурного? Где узел связи? Где расположится радист? А где телефонисты?