можно совершать такие эксперименты на животных, но только, что можно в случае
необходимости для этого использовать животных. Но надо заметить, что тот же самый
аргумент позволяет использовать детей — возможно сирот, или неполноценных людей
для экспериментов, так как они бы до конца не осознавали, что с ними происходит.
В таком понимании животные, дети и неполноценные люди находятся в одной
категории, и если мы используем этот аргумент, чтобы оправдать эксперименты на
животных, необходимо спросить самих себя, а оправдываем ли мы подобные
эксперименты на детях и инвалидах. И если мы делаем различие между животными и
этими людьми, на основании чего мы отдаем это бесстыдное и нравственно
непростительное предпочтение членам нашей собственной разновидности?
Существует много параментов, по которым интеллектуальный потенциал нормальных
взрослых людей весьма отличается: скорость мышления, память, глубина познания и
так далее. Все же эти различия не всегда указывают на большее страдание нормального
человека. Иногда животное может страдать больше из-за его более ограниченного
понимания. Если, например, мы захватываем пленных во время войны, мы можем
объяснять им, что в такое время они должны подчиниться, чтобы сохранить свою
жизнь, и что они будут освобождены по окончании военных действий. Если мы
захватываем дикое животное, мы не можем объяснить, что не угрожаем его жизни.
Дикое животное не может отличить попытку поймать его от попытки убить, и это
порождает так много ужаса.
Можно возразить, что невозможно сравнивать силу страданий различных видов, и по
этой причине интересы животных и людей не могут быть равными. Вероятно истинно,
что сравнение страданий между особями различных видов нельзя сделать точно, но
точность здесь и не нужна. Даже если мы бы хотели только лишь уменьшить страдания
животных, мы были бы вынуждены сделать радикальные перемены в нашем уходе за
животными, нашем питании, методах сельского хозяйства, которые мы используем,
методику проведения опытов во многих областях науки, наш подход к живой природе,
в охоте, заманиванию в ловушку и ношению мехов, и в области развлечений подобно
циркам, родео и зоопаркам. В результате можно было бы избежать большого
количества страданий.
До этого времени я говорил только о страданиях животных, но ничего — об их
уничтожении. Это упущение было преднамеренным. Применение принципа равенства
по отношению к страданиям, по крайней мере теоретически, довольно справедливо.
Боль и страдания плохи сами по себе и должны быть прекращены или
минимизированы, независимо от расы, пола или вида существа, которое страдает. Боль
является плохой в зависимости от того, насколько интенсивной она является и как
долго она продолжается, но боли той же самой интенсивности и продолжительности
одинаково плохи и для людей, и для животных.
Вопрос уничтожения более сложен. Я сознательно оставил его напоследок, потому что
в существующем состоянии человеческой тирании по отношению к другим видам,
принцип равного рассмотрения боли или удовольствия — достаточное основание
против всех главных злоупотреблений животными в человеческой практике. Однако,
необходимо говорить на тему уничтожения. Также, как большинство людей —
спесиецисты и причиняют боль животным и они бы не причинили подобную боль
людям, они убивают животных, но никогда не позволят убивать людей. Здесь мы
должны будем перейти к понятиям, когда законно убивать людей, как об этом
свидетельствуют дебаты об абортах и эвтаназии. И при этом философы-моралисты не
были способны договориться между собой, правильно ли это — убивать людей, и когда
обстоятельства, позволяющие убить человека, могут быть оправданы.
Позвольте нам сначала рассмотреть понятие, что преступно забирать жизнь у
невинного человека. Мы можем назвать это понятие «священное право на жизнь».
Люди, которые придерживаются этого представления, выступают против абортов и
эвтаназии. Но они обычно не выступают против убийства животных, поэтому такой
взгляд можно было бы точно описать как мировозрение «святости только человеческой
жизни». Вера, что человеческая жизнь, и только человеческая жизнь, является
священной — форма спесиецизма. Чтобы увидеть это, рассмотрим следующий пример.