безнадежно больной не имеют никакого права на жизнь и могут быть убиты по весьма
тривиальным причинам, как мы сейчас убиваем животных.
Так как внимание этой книги обращено к этическим вопросам по отношению к
животным, а не к нравственному аспекту безболезненной смерти, я не буду пытаться
полностью осветить эту тему. То, что мы должны сделать — это впустить животных в
сферу нашей морали и прекратить потреблять их жизни для любых наших тривиальных
целей. В то же самое время, как только мы поймем, что факт непринадлежности к
нашему виду недостаточен, что есть всегда неправильным убить любое создание, мы
можем прийти к пересмотру нашей политики сохранения человеческих жизней любой
ценой, даже когда нет никакой перспективы жизни без ужасной боли.
Из этого следует, что уход от спесиецизма не подразумевает, что все жизни имеют
равную ценность. В то время как самосознание, интеллект, способность завязывать
отношения с другими и так далее, не относится к вопросу причинения боли, так как
боль — это боль, безотносительно других качеств, вне способности чувствовать боль,
создание может иметь их. Жизнь, наделенная способностями планировать будущее
сложными действиями и т.д., является более ценной, чем жизнь, лишенная этого.
Чтобы увидеть различие между проблемами причинения боли и лишения жизни,
посмотрите на себя в пределах собственной разновидности. Если бы мы были должны
выбирать между спасением жизни нормальных людей и инвалидов, мы, вероятно,
спасали бы нормальных людей; но если бы мы должны были бы выбрать между
предотвращением боли у нормального человека или инвалида, то здесь уже не столь
ясно, кого выбирать. То же самое применимо по отношению к другим видам. Сильная
боль сама по себе не касается других качеств созданий, которые чувствуют боль; на
значение жизни воздействуют другие характеристики.
Обычно это будет подразумевать, что если мы должны выбрать между жизнью
человека и жизнью животного, мы стремимся спасать человека. Но могут быть
экстренные случаи, когда будет наоборот, потому что рассматриваемый человек не
имеет признаков нормального человека. Так что это представление — не спесиецизм,
хотя может им казаться на первый взгляд. Предпочтение в обычных случаях спасать
человеческую жизнь, а не жизнь животного, когда необходимо сделать выбор, основано
на признаках, которыми обладают нормальные люди, а не на простом факте, что они
являются членами нашей собственной разновидности. Потому что когда мы
рассматриваем членов нашей собственной разновидности, которые испытывают
недостаток характеристик нормальных людей, мы больше не можем говорить, что их
жизни должны всегда быть предпочтены жизням животных. На вопрос о том, когда
нельзя убить животное, пока нельзя дать определенный ответ. Пока мы помним, что мы
должны уважать жизнь животных, как мы уважаем жизнь людей подобного
умственного уровня, мы не уйдем далеко от истины.
Читатель, возможно, уже думал о некоторых возражениях на положения, изложенные в
этой главе. Что, например, я предлагаю делать с животными, которые могут приность
вред людям? Должны ли мы пробовать предохранить животных от уничтожения друг
друга? Как мы знаем, растения не могут чувствовать боль, а если они могут, мы что,
должны голодать? Чтобы избегать прерывать течение главной мысли, я хочу обсуждать
эти и другие возражения далее в книге.
Темы, обсужденные в следующих главах, различны. Во-первых, они относятся к
уничтожению не просто немногих сотен животных, но к десяткам миллионов
животных, а в другом случае, буквально миллиардов животных каждый год. Во-
вторых, мы не можем притворяться, что не имеем к ним никакого отношения. Одна из
них — экспериментирование на животных, поддерживается правительством, которое
мы избираем и, в значительной степени, содержим выплатой налогов. Другая —
выращивание животных для пищи, возможна только потому, что большинство людей
покупает и ест результаты этой практики. Именно поэтому я хотел обсудить эти
специфические формы спесиецизма. Они — главные. Они порождают большое
количество страдания большого количества животных из-за действий человека. Чтобы
спасти их, мы должны заменить наше правительство, мы должны изменить наши