«...Читаешь сие сочинение и поражаешься, насколько оно примитивно по мысли. Ведь что, по сути, происходит? Есть в жизни зло: рок-музыка, наркомания, погоня за импортными вещами, спекуляция, одним словом, бездуховность. Есть и главные носители зла — Борик Юдин, его отец Владимир Борисович, промышлявший по снабженческой части и воспитавший Борика холодным, беззастенчивым дельцом, есть несколько неясных, туманных фигур — толстых, лысых, самодовольных «сильных мира сего», и есть «какой-то мрачный, злой дух, витающий над ними надо всеми...». Зло глумилось и торжествовало (Борик от торговли майками, кассетами, шапочками переходит к торговле наркотиками), пока не вернулся из Афганистана суровый и решительный Серега — вот он-то и осуществил долгожданное возмездие путем... телесного наказания: перед тем как сдать в милицию, он отхлестал Борика своим широким солдатским ремнем... Автор ставит два великих вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». И на оба дает четкие ответы: виноваты юдины и им подобные, их надо бить, драть, пороть. Можно и солдатским ремнем, лишь бы «спасать Россию». Лозунг старый, как сам мир. Но почему произведение с таким «идейным» содержанием должно печататься в «Звезде»? «Звезда» что, окончательно утратила свои былые интернационалистские принципы и собирается сделать уклон в сторону русского шовинизма? Я — против, категорически!»
(Из моего отзыва — к заседанию редколлегии)
На заседании редколлегии 14 декабря 1987 года роман Туинова после ожесточенной дискуссии все-таки был принят большинством голосов. Вместе с Холоповым и Журом за публикацию проголосовали Н. Скатов, А. Эльяшевич, А. Горелов, В. Кузнецов, А. Калентьева...
Начавшаяся «перестройка» приоткрыла двери не только демократии с ее общечеловеческими ценностями, но и откровенному национализму. А позднее — и фашизму. Русскому...
2. Путь к Свободе
В моем экспресс-календарике, который я веду с 60-х годов, есть пометка: «30.01.87. Комарово. Делегация «Звезды», уговоры».
Был солнечный, по-весеннему теплый день, какие вдруг выдаются среди неустойчивой, капризной питерской зимы. Снег подтаял, искрился, слепил. Финский залив просматривался до самых дальних далей, виден был Кронштадт, шпиль собора, дымки кораблей.
Я возвращался с лыжной прогулки. Возле жилого корпуса меня ждали. Хотя и внезапные, но дорогие гости: А. Д Розен, Н. А. Чечулина, М. М, Панин — целая делегация от «Звезды»! Очень скоро выяснилась и цель приезда: Холопов официально объявил о своем решении уйти на пенсию, редакция, «народ» хочет меня. И сам Холопов хочет того же! Соглашайся! Не уедем, пока не добьемся согласия!
Это был сюрприз, от которого я впал в уныние. Вот уже почти пять лет я чувствовал себя «свободным художником». Лишь изредка бывал в «Звезде», чаще — в «Неве», где печатались мои повести, составившие роман «Зона для гениев». Еще реже бывал в Союзе писателей. Это были поистине урожайные годы: вышло шесть книг, в том числе три в ГДР, Болгарии, Монголии. Меня стали приглашать на Ленинградское радио, на телевидение, моей прозой заинтересовались «киношники», с «Ленфильмом» был заключен договор на двухсерийный фильм по роману «Город без названия», а по рассказу «Забота» был сделан телефильм, вошедший в «Золотую серию» современного телерассказа. Сразу на три рассказа были заключены договоры с «Мосфильмом», рассказ «По важному делу» лег в основу фильма, получившего премию. Короче, началась работа, о которой можно было только мечтать пишущему человеку. И — вдруг...
Сначала я отшучивался, пытался увести разговор в сторону, предлагал подходящие, на мой взгляд, кандидатуры, но мои гости были непреклонны. Используя последний довод, я, помнится, сказал, что слишком хорошо знаю Георгия Константиновича: сам, по доброй воле, он не уйдет, не тот характер. «Ну, а если действительно уходит? Имей в виду, мы говорим не только от своего имени, за нами — массы!» За шуткой чувствовалось уже некоторое напряжение.
Я обещал подумать. На том и расстались.
Просьбы работников «Звезды», да и многих других порядочных людей, в частности С. Давыдова, М. Дудина, Д. Гранина, А. Чепурова, заставили меня крепко задуматься. Но я все-таки не хотел снова впрягаться в редакционный воз, к тому же не верил, что КПСС и цензура дадут нам самостоятельно делать журнал, а прошлым «сотрудничеством» с властями был сыт по горло. Думаю, решающую роль сыграл один вечерний звонок в Комарово, где я тогда работал. В тот вечер мне позвонил Конецкий. «Старик, — сказал он, — говорят, ты не хочешь идти на „Звезду”». Я ответил: «Верно говорят, не хочу». — «Напрасно, Гена, я тебя прошу, — он стал нервничать, я чувствовал по голосу: зазвенел, завибрировал, — понимаешь, прошу! Соглашайся! Хотя бы год-два, потом уйдешь. Но сейчас нельзя отдать журнал мерзавцам. Понимаешь ты это своей дурацкой башкой или нет?» И — бросил трубку.