Мы не погрешим против истины, если скажем, что Тассо на протяжении тридцати трех лет писал, хотя и с перерывами, одну грандиозную религиозную поэму об освобождении Иерусалима. «Все другие сочинения в стихах и прозе по существу только дополняют ее и тем самым представляют собой менее значительные художественные опыты, ценность которых проявляется только при рассмотрении главного произведения» (Ланфранко Каретти). Результатом этого титанического труда стали три обособленные книги общим объемом более сорока тысяч строк, если исключить забракованные варианты и предварительные заготовки. Речь идет о поэмах «Ринальд» (1562), «Освобожденный Иерусалим» (1581) и «Завоеванный Иерусалим» (1593).
Первая представляла собой галантно-героический рыцарский роман – пробу пера будущего мастера. Последняя – кардинальную переработку «Освобожденного Иерусалима», его, по существу, отрицание. Увеличенная на четыре песни, лишенная большинства любовных приключений и «светских» эпизодов, насыщенная идеями, почерпнутыми из богословских сочинений, новая редакция, возможно, и была строже с точки зрения классического вкуса и христианского благочестия, но в художественном отношении безнадежно проигрывала «Освобожденному Иерусалиму», с которым по сей день отождествляется имя Тассо.
Обращение поэта к истории Первого крестового похода не было случайностью. Торквато едва исполнилось четырнадцать лет, когда в 1558 году турецкие пираты разграбили Сорренто, где жила в то время его старшая сестра Корнелия. Молодая женщина, к счастью, спаслась от резни и не попала в гарем к султану, как опасался ее отец, но на впечатлительном, ранимом подростке, долгое время не знавшем о судьбе сестры, событие это не могло не оставить трагического отпечатка. Нападение на Сорренто произошло за несколько лет до кровопролитной битвы при Лепанто (1571), в которой союзный испано-венецианский флот нанес поражение флоту Оттоманской империи, положив конец владычеству турок на Средиземном море. Италия была спасена «от наводнения варварами» (Г. Гегель), однако десятилетия страха перед мусульманским нашествием естественным образом привели к всеобщей вспышке религиозности.
Мы не станем применять к иным эпохам собственные мерки. Отметим только, что в отличие от России Крестовые походы всегда воспринимались в Европе как акт покаяния и служения делу веры, ибо, по слову проповедника, «живыми или мертвыми» христиане принадлежат Богу. В XV–XVI веках Латинская церковь неоднократно призывала христианских государей, разобщенных и своекорыстных, к повторным Крестовым походам – не за земные королевства, а «за Царствие Небесное». Тассо прочувствовал этот призыв и выбрал историческую тему – самую крупную из возможных в его эпоху. Выбор этот, отличавшийся необыкновенной прозорливостью, во многом способствовал успеху эпопеи.
Основываясь на принципах Аристотеля и отрицая бессюжетность своего предшественника Ариосто, Тассо провозгласил целью стремление к внутреннему единству, понимаемому как подчинение поэмы законам, которые ему подсказывало безошибочное чувство гармонии. В «Рассуждениях о поэтическом искусстве, и в особенности о героической поэме» он сравнивает эпопею с чудом сотворенного Богом мира:
Мир, заключающий в своем лоне столько разнообразных вещей, един; едины его форма и сущность, един узел, связующий и сочетающий свои части в несогласованном согласии: все ему довлеет, и, однако, нет в нем ничего излишнего и ненужного; подобным образом, по моему мнению, и превосходный поэт (который не по чему иному именуется божественным, как по тому, что в действиях своих он уподобляется Верховному Мастеру, становясь причастником его божественности) способен создать поэму, в которой, как в уменьшенном мире, строятся в боевой порядок войска, идут на суше и на море сражения, осаждаются города, происходят единоборства, устраиваются турниры; в одном месте описываются голод, жажда, бури, пожары, чудеса; в другом держатся небесные и адские советы; еще где-то мы наблюдаем мятежи, раздоры, заблуждения, столкновение случайностей, колдовство, подвиги, проявления жестокости, храбрости, учтивости, великодушия; в третьем месте происходят любовные истории, то счастливые, то несчастные, то радостные, то исполненные сострадания, – и, несмотря на все это разнообразие вещей и явлений, в ней содержащихся, поэма должна быть единой, единой должна быть ее форма, ее фабула, чтобы все эти вещи между собой перекликались, чтобы они друг другу соответствовали и друг от друга необходимо и правдоподобно зависели, чтобы по отнятии одной части или при перемене ее местоположения разрушалось самое целое.