Сегодня, спустя почти четыре с половиной столетия после выхода «Освобожденного Иерусалима», Тассо-страдалец вытеснил из сознания широкого читателя Тассо-поэта. Его трагическая биография заслонила поэму. Вокруг стихотворца нет больше романтического ореола, однако интерес к перипетиям его жизни, несомненно превосходит интерес к его творчеству. «Торквато Тассо, – отмечал еще Н. Кукольник, – может быть, в истории человеческого рода составляет единственный пример, до какого бедственного состояния доводит неотлучное присутствие гения!»
У переводчика поэмы это подчинение шедевра жизнеописанию вызывает категорическое неприятие. «Освобожденный Иерусалим» – творение самодостаточное, и хотелось бы, чтобы оно именно так воспринималось всеми, кто верит в особое, «царственное» предназначение поэзии. Талант Тассо громаден. В сравнении с картинами, созданными его безграничным воображением, тускнеют споры о том, насколько устойчивы были религиозные воззрения автора и в какой мере языческие мотивы поэмы противоречат христианскому аскетизму, декларируемому в его письмах и трактатах.
В пасторали «Аминта» Тассо рассказывает, как «певец любви» Тирсид, под именем которого он вывел самого себя, бродит по лесам, охваченный пламенем безумного вдохновения:
Для пастухов и ласковых дриадДостойны жалости и осмеяньяЕго поступки, но смешным и жалкимНе назовешь написанного им.
Легкая, полная лукавства пьеса, обыгрывающая развлечения провинциального двора, была блистательной интермедией в творчестве Тассо, гениальной безделкой, на короткое время отвлекшей его от главной работы. Вслед за своим героем, «избранником Божьим» Готфридом, верным «обету Креста», поэту предстояло исполнить собственный, данный еще в молодости обет: завершить великую драму о торжестве Долга, чтобы, одержав победу, войти в пантеон бессмертных.
Весь мир, – изрек архангел, – жаждет мига,Когда, бесстрашен и неодолим,От нечестивого спасешь ты игаМноготерпимый Иерусалим.
1.Хвалу святому воинству поюИ предводителю дружины братской!Господень гроб он отстоял в боюС разноплеменной силой азиатской.Премного претерпел за жизнь свою,Но, торжествуя над геенной адской,Под знаменем Креста сумел собратьПаломников рассеянную рать.
2.О Муза, на вершине ГеликонаУвядшим лавром не венчаешь тыСвоей главы – тебе к лицу коронаПредвечных звезд надмирной высоты!Прости же, если противозаконноЯ необыкновенные цветыВплету в обыденную правду нашуИ вымыслом чело твое украшу.
3.Парнасским опьяненная питьем,Певучим строчкам, после битвы краткой,Сдается правда на пиру твоем.Так мальчику, больному лихорадкой,Мы блюдечко с лекарством подаем,Обмазанное патокою сладкой:Настойку горькую он пьет до дна —Обманом жизнь ему возвращена!
4.О благостный Альфонс, от злого рокаТы спас мой парус в океане бед!Прими же труд поэта и пророка —Тебе вручить его я дал обет.О как бы я хотел дожить до срока,Когда сияние твоих победОтобразить открыто я сумею —О чем покамест говорить не смею.
5.Когда от замков и монастырей,Объединительному внемля кличу,Уйдут в поход полки богатырей,Дабы вернуть фракийскую добычу,Тебя владыкой суши и морей,Совместник Готфрида, я возвеличу!Прочти мою поэму, Государь,Перчаткой латной в колокол ударь!
6.Шесть лет прошло с тех пор, как на ВостокеСраженье грянуло за гроб Христа.Никеи затянулся штурм жестокий,Но Бог помог – и цитадель взята!Персидской крови пролиты потоки,И древней Антиохии вратаОткрылись хитростью. Тортоса пала.Зима на Киликию наступала.
7.Но дождь, губительный для ратных дел,Вслед за зимой ушел с полей окрестных.Создатель землю сверху оглядел —От солнца, от созвездий, нам известных,Блаженный дальше отстоит предел,Чем самый нижний ад от звезд небесных:Мгновенно от начала до концаВселенную вбирает взор Творца.