Продолжительность его нотаций окажется длиннее, потому что будет включать и то, как она посмела оскорбить семью своим отсутствием за трапезой, и грубость по отношению к матери.
Светло-желтая комната Джейн была под стать всему дому: такая же прилизанная, как волосы, диванные подушки или манера речи. Ничего лишнего. Все в стиле застывшей безупречности, которую можно встретить в журналах по домашнему дизайну.
Не вписывалась только Ханна.
Рюкзак с контрабандой полетел в шкаф, прямо на ряды мокасин и туфель с ремешками; потом Джейн переоделась из школьной формы во фланелевую сорочку. Не было смысла одевать что-то красивое. Она никуда не собиралась.
Джейн положила стопку книг на стол. Ей нужно выполнить домашнее по английскому. Алгебре. Французскому.
Она бросила взгляд на прикроватную тумбочку. Ее ждала «Тысяча и одна ночь».
Она не могла придумать лучшего способа, как провести время своего наказания, но первым делом домашнее задание. Придется. Иначе она будет чувствовать себя слишком виноватой.
Два часа спустя Джейн сидела на кровати с «Ночью» на коленях, когда открылась дверь, и показалась голова Ханны. Ее вьющиеся рыжие волосы были семейной аномалией. Все остальные были светловолосыми.
— Я принесла тебе поесть.
Джейн привстала, беспокоясь за свою младшую сестру.
— У тебя будут неприятности.
— Нет, не будут. — Ханна быстро проскользнула в комнату, у нее в руке была корзинка с льняной салфеткой, бутербродом, яблоком и печеньями.
— Ричард дал мне это, чтобы я перекусила на ночь.
— А как же ты?
— Я не голодна. Держи.
— Спасибо, Ханн. — Джейн взяла корзинку, когда Ханна устроилась в изножье кровати.
— Так что ты натворила?
Джейн покачала головой и откусила бутерброд с ростбифом.
— Я поссорилась с мамой.
— Из-за того, что у тебя не будет вечеринки?
— Ага.
— Ну… у меня есть чем тебя развеселить. — Ханна положила на одеяло свернутый лист цветного картона. — С днем рождения!
Джейн посмотрела на открытку и пару раз быстро моргнула.
— Ханн… спасибо.
— Не грусти, я с тобой. Посмотри на открытку! Я сделала ее для тебя.
На лицевой стороне, неумелой рукой сестры были нарисованы две фигуры. Одна со светлыми прямыми волосами и словом «Джейн» под ней. Другая — с рыжими вьющимися волосами и именем «Ханна» внизу. Они держались за руки, на лицах сияли улыбки.
Джейн собиралась открыть ее, и в этот момент фары осветили дом и машина въехала на подъездную дорожку.
— Папа дома, — прошипела Джейн. — Тебе лучше уйти отсюда.
Ханна не казалась обеспокоенной, как обычно, возможно потому, что плохо себя чувствовала. А может, она отвлеклась на… что ее там обычно отвлекает. Она вечно витает в облаках, может, поэтому все время ходит счастливая.
— Ханн, правда, иди уже.
— Хорошо. Но мне действительно жаль, что твою вечеринку отменили. — Ханна поплелась к двери.
— Эй, Ханн. Мне нравится моя открытка.
— Ты не заглянула внутрь.
— Это и не нужно. Она мне нравится, потому что ее сделала ты.
На лице Ханны расплылась одна из ее изумительных улыбок, которая напоминала Джейн о солнечных деньках.
— Она о нас с тобой.
Когда дверь захлопнулась, Джейн услышала голоса родителей, доносящиеся из холла. В спешке дожевав закуску Ханны, она спрятала корзину в складках штор рядом с кроватью, и подошла к стопке книг. Джейн взяла «Записки Пиквикского клуба» Диккенса с собой в кровать. Она подумала, что если будет заниматься учебой, когда войдет отец, то заработает несколько очков в свою пользу.
Ее родители поднялись наверх час спустя, и она напряглась в ожидании отцовского стука. Он не постучал.
И это было странно. В плане контроля он был точен как часы, и его предсказуемость странным образом успокаивала ее, пусть она и не любила иметь с ним дело.
Она отложила «Записки» в сторону, выключила свет и спрятала ноги под отделанное рюшами одеяло. Но она не могла уснуть в колыбели своей кровати, и в конце концов, услышала, как старинные напольные часы на лестничной площадке пробили двенадцать раз.
Полночь.
Выскользнув из кровати, она подошла к шкафу, достала контрабандный рюкзак и расстегнула его. Выпавшая из него спиритическая доска приземлилась на пол и раскрылась. Она подхватила ее, поморщившись, будто та могла сломаться или что-то в этом роде, затем взяла указатель-бегунок.