В этой головной тяжести роились обрывки рифмованных и нерифмованных строк, на которые я не мог позволить себе потратить время, чтобы их сделать. И они терялись.
Когда мы здоровы?
Когда едим, ходим, встаем и ложимся?.. Смотрим и видим?.. Или - когда поем об этом?
Когда виноваты перед жизнью?.. Перед собой?..
Я и тогда и тогда - виноват.
Мишка старается за пианино...
Вот и в детях гордимся ненормальностью...
Душа обнажена - не могу заставить ее заняться полезным трудом (должен писать статью в сборник трудов института).
Стихи! Они защищают от соблазна деланья полезного.
Наткнулся в тоненькой книжице Владимира Соколова на «Январский словарь». Маленькое стихотворение стало событием утра:
«Припорошит, а не припорошит,
Заворожит, а не заворожит»...
Утро снежное, теплое, пасмурное, с серыми воронами. Поделиться надо утром и стихами!..
Мишке десять лет и пятнадцать минут до школы. Он запихивает в рот свой бутерброд и простоквашу.
Ему! Ему я читаю это недетское стихотворение...
Набитый рот пополз кушам:
— Нра-авится!».
Он не торопится! Я тороплю его в школу...
Как хотим мы, чтобы дети нас понимали...
Будь он на моем месте, я бы не включился. Оборвал бы его... Накричал...
А ведь это он, а не я, только-только обнаруживает себя. Он, понимающий меня каждой своей кровиночкой, тельцем, моей походкой... всем своим строем похожий на меня и маму, заявляет себя... Не спешит... А мне некогда!..
«... Сяду-ка я на дерево-лошадь И поскачу в настоящий словарь».
Сны.
Жуть.
Я заблудился...
Шел вдоль желтых невысоких каменных строений незнакомого города по набережной Невы.
Дома, дворы, край пустыря. Чугунная ограда маленького дворика. За оградой в старинной кирпичной мостовой проступают прямоугольные контуры... надгробий.
Молодая женщина яростно скребет ногтями гаревый песок на родной ей могиле и воет. Она сумасшедшая.
На нее надвигается огромный квартал тяжелых серых монолитных современных домов. Он растет и ширится на месте заброшенного кладбища. Памятников будто и не было.
Жутко от такой современности...
Возле этого пустыря, глядя сквозь эту ограду, я проснулся.
Мама жива.
В каком-то гараже проводят диагностику моего «фиата», который надо продавать, а у меня в кармане только две десятки. Но мне наверно поверят, что я завезу.
Вчера я разбил левый поворотник. Смотрят на подъемнике.
Оба говорят, что перед просел.
Пугаюсь, спрашиваю, что это значит.
Говорят, что значит - ничего не надо делать, потому что зад остается высоким и все, наоборот, выравнивается. Перед уходом мучительно вспоминаю имя одного из мастеров. Его я только что уже в который раз спрашивал и спросить еще раз неудобно, он обидится.
— Дима, — спрашиваю, — ну и что предстоит делать?
Он с чем-то возится под машиной и не отвечает, будто не к нему или обижен.
Подходит другой навеселе - выходной. Он так зашел, в белой рубашке с воротом.
Шепотом спрашиваю, как зовут слесаря, но тот слышит и еще больше обижается. Оказывается - Олег.
Спрашиваю Олега: «ну и сколько вся эта подготовка автомобиля к продаже будет стоить?».
Откликается, наконец. Но - как-то напоказ уходя - и как бы спеша куда-то, одолжающим и скрытным почти шепотом, через плечо:
— Сто долларов. — Оказывается, он тоже пьян, раздражен и зол, что надо еще вкалывать, и жара.
— А в долларах можно? - Я поспеваю за ним и вопрошаю чуть не на бегу. Выглядит, будто заискиваю. Весь во власти его настроения и произвола.
— Даже лучше... — бросает он, несколько, наконец, смягчившись и удостоив ответа.
Я остаюсь один. Выхожу на свет. Спохватываюсь, что это почти три тысячи. И что я забыл спросить, когда приезжать и сколько продлится ремонт.
Здесь солнце и удивительна утренняя прохлада и свежесть у моря. У мамы прямо на кончике облезшего на солнце носа кусочек еще не содранной кожицы, как болячка.
Мама в этой праздничной приморской свежести курорта говорит, что, «может быть, это и как мания величия звучит (потому что на самом центре кончика носа у нее, конечно, болячка), но не мог бы я всех и свои дела мерить по ней?» — Она говорит по-девчоночьи порывисто, увлеченно и неуверенно, сомневаясь в реалистичности вообще того, что сказала. А я и так всех по ней меряю. Все, всех и себя.