Все эти вещи смущали меня. Я уже сожалел, что так легкомысленно дал согласие вступить в группу мучеников. Наставник заметил мои переживания и утешил:
— Не бойся. Рубашку будешь надевать только вечером, а ботинки, только идя в церковь. Привыкнешь!..
Из общежития новициев меня перевели в отдельную мрачную келью. У боковой ее стены стоял маленький алтарь, покрытый белым холстом. Напротив алтаря висело большое черное распятие. На столе покоился череп, возле него молитвенник, рядом стояли две свечи. На узкой деревянной кровати вместо соломенного матраса лежал лист жести, в котором были пробиты многочисленные дырки с торчащими острыми краями.
Мне стало не по себе. Я долго стоял в келье, держа в руках свои „сокровища", и не знал, что и делать. Чем же я понравился директору, что он меня так оценил? А может быть, все заранее было так решено и только сделали вид, что я веду себя примерно, по всем правилам новициата.
Во время вечерней молитвы в часовне я думал, размышлял, по нескольку раз читал псалмы и совсем не торопился вернуться в свою келью.
Наконец все же ушел из часовни. В коридоре встретил Ромаса. С ним мы уже реже виделись, так как он был переведен в другую группу. Я хотел было излить перед ним всю свою душевную боль, но заметил, что он сам еле сдерживает слезы.
— Может быть, и ты призван в группу мучеников? — поинтересовался я.
Он иронически усмехнулся и только махнул рукой.
— Волчий билет мне вручили, а не путь святой указали.
— То есть как? — не понял я товарища. — Не угодил чем-нибудь?..
— Вот именно...
—Может быть, ты все же ошибаешься?..
— Нет, уже все кончено. Завтра уезжаю в Литву.
— Ты с ума сошел! Наверное, из-за девчонок? За то, что разговаривал с ними?
— Да нет, не за разговоры. Это верно, я писал им записки и через окошко, что возле туалета, выстреливал на их половину из рогатки. Но от этого я отвертелся. С той историей покончено.
— Так что же может быть еще хуже?..
— Проворовался.
— Не верю.
— Правда! Сам сатана ввел меня в соблазн отпереть ящик для пожертвований в церкви. Думал, возьму несколько лир и ни одна собака не гавкнет. Так, захотелось купить каких-нибудь сладостей. Надоели мне эти спагетти. Я не итальянец, чтобы одними макаронами быть сытым.
— А как же узнали?..
— Наблюдали, спрятавшись за колонной, негодяи!
— Так ты повинись, умоляй, и простят.
— Я уже валялся в ногах у директора, умолял наставника. Учли и засчитали не только воровство, но и отставание в учебе, по работе, неумение заботиться больше о своей душе, чем о плоти. Наконец, сказали, что нет у меня призвания быть миссионером.
— Так, значит, и родство со священником не помогло?
— Нет. Уж слишком я их, видно, обозлил. Ну, до свидания. Будь счастлив! — пожелал мне Ромас и ушел.
Я побрел в келью и, надев жесткую, колючую рубашку, лег на свое ложе пыток. Уж лучше терпеть, чем получить волчий билет.
Ромаса я очень жалел. С ним мне было как-то спокойнее. Мысленно я обвинял наших духовных отцов за их уловки и провокации, которыми они унижали наше человеческое достоинство.
На утренней молитве Ромас уже не присутствовал.
11
Тяжело, очень тяжело добровольно подвергать себя пыткам. Острые гвозди в ботинках изранили ступни ног. Идя в часовню, я хромал, хотя это и запрещалось правилами группы мучеников. После обеда вместо того, чтобы поливать виноградник в монастырском саду, я снимал со стены плеть и, распевая «Miserere mei deus, secundum magnam miserecordiam tuam»[10][1], полосовал себе спину.
После этого я опоясывался цепью, которая словно клещами сжимала мои бедра, и ощущал приступы тошноты. Молясь, я то становился на колени, то поднимался и стоял, а острые шипы, нанизанные на цепь, впивались в тело. Они иногда так глубоко вонзались в мышцы, что боль пронизывала всю ногу, кололо в плечах, которые и так уже жестоко болели после истязания плетью. Казалось, что все тело горит в страшном адовом огне.
Истязая себя, я не раз думал, почему должен губить свое здоровье? Вот именно почему? Христос ведь претерпел муки за первородный грех людей, сейчас пусть каждый сам за свои грехи страдает. Может, бог и простит, ведь он милосердный. Однажды я не выдержал и поведал о своих сомнениях духовнику. Он с удивлением воззрился на меня и стал истово поучать:
- Ты должен бы радоваться, попав в группу мучеников. Вспомни святого Франциска. Живя в пустыне, он питался только кореньями, истязал себя плетью и много молился. За это Христос наградил его стигмами — святыми знаками. Каждую пятницу на его ладонях и голове открывались страшные раны. А когда они исчезали, Франциск молил бога вернуть их ему на более длительное время. Твои мысли — это дьявольская западня, берегись их, преодолевай. Найди еще более тяжкие истязания, и ты дождешься Христова благословения.