Посрамленный и расстроенный неудачей, я повернул обратно, осматривая в то же время каменную стену. Преодолеть такую высоту было немыслимо, тем более что на верху стены блестели вмурованные в нее осколки стекла. Я понял, что из монастыря мне не выбраться.
Было очень стыдно вновь встретиться с Ромасом, но разве я виноват в том, что не смог убежать. За нами повсюду следит недремлющее, всевидящее око всевышнею. Увы, за ошибки приходится расплачиваться.
Я медленно побрел в монастырский храм, отыскал молящегося Ромаса и опустился рядом с ним на колени. И словно оправдываясь, прошептал ему на ухо:
— Нас зорко стерегут ангелы-хранители...
— Да будет на то святая божья воля. Не придется мне и писем тебе писать. Помолимся, чтобы сердце успокоилось.
И мы склонили головы перед изображением Христа.
3
На следующий день в нашу спальню привели еще нескольких ребят. Теперь наша группа стала довольно многочисленной. Прошло несколько недель. Я уже почти смирился со своей судьбой и даже раскаивался, что хотел сбежать из монастыря.
Перед отправкой на вокзал нас повели в костел помолиться. Только мы спустились по лестнице вниз, как я заметил возле себя монаха. Он не отходил от меня и в костеле. Я недоумевал, чего он пристал ко мне. Неужто стережет, чтобы я не сбежал?..
Миссионер Скелтис, произнося прощальную проповедь, упомянул в конце ее, что кое-кто из ребят не держит данного слова. Я понял, что речь идет обо мне, и не знал, куда девать глаза. Вернувшись из костела,я не вытерпел и, подойдя к миссионеру, попросил прощения:
— Меня очень напугали эти распятия в базилике... Вот я и не выдержал. Простите меня.
— Ты нарушил свое слово, — сказал Скелтис. — Знай, сын мой, что отречение от данного слова есть зародыш каждого греха. Старайся побороть дурные намерения, которые поощряет сатана. Не оглядывайся назад! Стремись всем своим умом и сердцем к душевной уравновешенности, и ты станешь хорошим воспитанником монастыря.
Видимо, миссионер не поверил в искренность моего раскаяния. По пути на вокзал приставленный ко мне монах не отходил ни на шаг, следуя рядом со мною как тень.
Когда мы вошли в вагон, монах остался на перроне. Скелтис позвал меня в свое купе. Я устроился у окна вагона и тайком показывал язык своему «конвоиру». Из-за него я ничего не видел, когда шел на вокзал, не смог даже проститься с улицами, где продавал газеты. Лучше бы пригласили родителей и братьев проститься со мной.
Паровоз дал гудок, вагоны дернулись, и мы тронулись в путь. Вскоре проехали железнодорожный мост над Неманом, в стороне остался поросший кустарником крепостной холм, куда мы с братьями бегали играть. И вот наконец поезд промчался через овраг, образованный речкой Ийесей, и покатил среди полей.
Город моей юности, как и время, прожитое в нем, постепенно отдалялся. Сердце бередила щемящая тоска по родным местам и близким.
Миссионер Скелтис, сидевший рядом со мной, сказал:
— Путь наш дальний. Чтобы было чем заняться, я захватил с собой разные игры. Но перед тем как приступить к играм, следует выбрать мне помощника. Иди созови мальчиков.
Я был удивлен, что он послал именно меня созывать друзей. Значит, доверяет. А может быть, испытывает? Я вскочил, будто подброшенный, побежал сначала в одну, затем в другую сторону вагона и сказал, чтобы все поторопились в наше купе.
Когда мальчики собрались, Скелтис объявил:
— Моим помощником предлагаю избрать Виктораса. Ребята зааплодировали и стали кричать «ура!».
Я был поражен: такое доверие! Почему он так быстро изменил свое мнение обо мне? Я тогда еще не знал коварства взрослых: если хочешь привязать к себе, назначь старшим.
- Викторас, этот чемодан теперь в твоем распоряжении, — заявил Скелтис. — Но играть еще не торопитесь. Вот пересечем границу с Германией, выполним все пограничные формальности, тогда и начнете. Времени будет предостаточно.
Мы не могли оторвать глаз от окон вагона, все смотрели, как мимо проплывали холмы и овраги. Поезд промчался через городок Кибартай, и мы остановились перед мостом через речку Лиепону. В вагон вошел пограничник в зеленой форме. На пуговицах его шинели и на пряжке ремня мы увидели изображение витязя на коне и с мечом в руке[3]. Нам стало ясно, что мы окончательно прощаемся с родиной и нашими близкими.
Поезд вновь тронулся. Проехав мост, мы очутились в городке Эйткунен и опять остановились. Теперь в вагон вошел уже другой пограничник. На пряжке его ремня были выбиты слова „Gott mil uns"[4]. „Может быть, он из крестоносцев или же потомок тех, кто нападал на Литву?" - подумал я. Пограничник казался мне неприятным человеком.