Надо сказать пару слов и о кандидатах в члены Политбюро. Когда Политбюро заседает в полном составе, тогда все они имеют только совещательный голос. Однако все они — заместители тех или иных членов Политбюро, и поэтому, когда отсутствует член Политбюро, к которому данный кандидат прикреплен, то он автоматически получает право решающего голоса. Так что если отсутствуют не только провинциальные члены Политбюро, но кто-нибудь и из москвичей (по болезни, по командировке), то соответствующий кандидат получает его голос. Это один из принципов «ленинских норм» коллективного руководства. Кроме всего этого, надо учитывать при прогнозах и частые перебежки членов и кандидатов Политбюро из одного лагеря в другой накануне или в ходе кризиса в руководстве (так, многие из членов Политбюро перешли в лагерь Андропова в дни агонии Брежнева и после его смерти, когда выяснилось, какие реальные силы стоят за ним — КГБ и армия). Таким образом, на высшем уровне партийной политики в период кризиса действует закон «сообщающихся сосудов», во время которого решающую роль играют не отдельные личности на открытой сцене, а названные институции за сценой. Никто из посторонних не может знать по свежим следам событий, кто на какой позиции стоял, кто к какой группе примыкал. Однако противоречия на вершине власти постоянны, чаще персональные, редко принципиальные. Противоречия между группами в Политбюро никогда не касаются генеральной линии, а доли власти каждого из партийных бояр.
Судя по глухим отголоскам в партийной печати, такие противоречия обострились накануне XXVI съезда партии. Принятое на этом съезде решение сохранить статус-кво в руководстве без перевыборов — было воистину соломоново решение, явившееся результатом трудного компромисса борющихся за власть групп. На этот раз к противоречиям личного характера прибавились противоречия во взглядах: как и при помощи каких методов выйти из экономического и социального кризиса системы. КГБ, лучше всех информированный о пороках руководящих кадров, требовал смены старых кадров и усиления карательной политики, чтобы поднять дисциплину, производительность труда и эффективность экономики. Армия этому сочувствовала. Партаппарат сопротивлялся. Так образовались две группы: брежневцев и андроповцев. Брежневцы боролись за сохранение сложившихся позиций власти, а андроповцы за их изменение путем обновления и омоложения кадров всей иерархии власти, считая это предварительным условием преодоления экономического и социального кризиса в стране. Разумеется, такая позиция андроповцев не могла быть популярной на съезде чистокровных брежневцев. Они потерпели поражение. Но поражение явилось одновременно и уроком. То, что не удается в легальных рамках, должно быть добыто испытанными методами политических и бытовых интриг. Для политической интриги повод дал сам Брежнев неслыханным в истории партии «антиконституционным», то есть анти-уставным актом. На Западе это прошло незамеченным из-за незнания тонкостей партийного протокола. Во французском издании своей книги о Брежневе я отметил этот «антиконституционный» акт, но неправильно оценил его как просто «протокольный ляпсус».
В партии существует закон, согласно которому Политбюро и пленум ЦК КПСС обсуждают и одобряют проекты постановлений по политическим, экономическим и социальным вопросам предстоящего съезда партии. Месяца за два до открытия съезда по постановлению тех же органов эти проекты публикуются в печати для «широкого обсуждения». «Обсуждения», впрочем, сводятся к «единодушному» одобрению, критические выступления не публикуются. Так вот, читатели газеты «Правда», знающие партийный порядок, были удивлены, когда прочли беспримерный в истории партии, даже при единоличной диктатуре Сталина, «монарший указ»: «Одобрить проект ЦККПСС…» (см. выше). Этот «антиуставный акт» можно было истолковать как «партийный переворот». Вероятно, его соперники так его и истолковали. Во всяком случае, с тех пор и начались интриги андроповских чекистов против Брежнева и его «днепропетровской мафии», которые приняли особенно интенсивный характер и масштаб в последний год генсекства Брежнева.
Весьма возможно, что этот антиуставный акт тоже был спровоцирован чекистами, которые держали в ближайшем окружении Брежнева своих людей вроде постоянного помощника генсека Александрова-Агентова; он ведь прямо перешел от покойного Брежнева к новому генсеку Андропову, от Андропова к Черненко. Потом от Черненко к Горбачеву. Этот же Александров или его сотрудник вручил Брежневу на его выступлении в Баку фальшивый текст, поставив его в смешное положение перед миллионами советских телезрителей; когда ему вручили наконец правильный текст, Брежневу пришлось оправдаться: «Товарищи, я тут не виноват», — сказал он, но не выгнал Александрова, при всех условиях виновного за этот промах. Интриганы, которые подсунули Брежневу куда более опасный и, конечно, взрывчатый текст, ставящий генсека выше ЦК, все-таки добились своей ближайшей цели: дезавуировать Брежнева как неудавшегося диктатора. Брежневу пришлось сначала на пленуме ЦК в феврале 1981 г., а потом на самом съезде партии признать, что он не единоличный вождь, а исполнитель воли коллективной диктатуры, называемой «коллективным руководством». Надо заметить, что это обычное для партии после Сталина упоминание о «коллективном руководстве» на высшем уровне при Брежневе уже более десяти лет, как совершенно исчезло со страниц партийной печати. Конечно, фигурировало Политбюро, но всегда подчеркивалось, что «во главе с Брежневым». Для обывательского политического мышления формула недвусмысленная: во главе старой России стоял царь — значит решал царь, во главе советской России стояли новые цари Ленин и Сталин — значит, решали они, во главе Политбюро стоит Брежнев, как новый царь, — значит, решает он один. Ведь не случайно, что в Пекине всех генсеков называли «новыми царями». Брежнев никогда не отводил такое ложное впечатление о его царском единовластии. Наоборот, односторонние подборки в «Правде» западных откликов на разные его выступления, в которых Брежнев рисовался хозяином страны, должны были служить укреплению верноподданнических чувств в советских людях к своему «монарху». Теперь, готовясь к съезду и на съезде, Брежнев должен был разочаровать своих «верноподданных».