— Целый мир — от ангела до атома
двигаться в пространстве перестал,
и возник на улицах Саратова
музыки божественный кристалл.
* * *
Ю. К.
Мы зашли в тупик. Мы дошли до точки.
Мы уселись все на огромной бочке.
И она качается, как ни странно.
На волнах всемирного океана —
Не простая бочка, пороховая…
А вокруг — четвёртая мировая,
А над бочкой ангел парит, как птица.
Призывая каяться и молиться.
* * *
Сам по себе ты ни хорош, ни плох,
как белена или чертополох,
как василёк, ромашка иль барвинок,
растущие среди простых травинок.
Не знаю я — на счастье иль беду
ты помещён в воздушную среду,
где искушают смертных духи злобы,
но ты их не увидишь, человек, пока,
напоминая чёрный снег,
не вырастут вокруг грехов сугробы.
И вот тогда, как бы от сна проснувшись,
ты вспомнишь жизнь свою и, ужаснувшись
изменишь вдруг телесный свой состав
и утвердишь совсем иной устав
для быстрых ног и медленного глаза,
для грешного и злого языка,
для камня при дороге и алмаза,
для льва, орла, синицы и быка.
* * *
Открылась бездна, звезд полна…
1
Начала ада — сера, соль и ртуть.
Мой проводник мою разрежет грудь,
со мною рядом зеркало поставит
и в зеркало смотреть меня заставит.
2
Там — жизни пыль, и звёздная труха,
и сердце — бездна боли и греха,
вместилище предательства и блуда.
Там — вечность мига, время без границ,
и ангелы, похожие на птиц,
и вмёрзший в лёд удавленник Иуда.
3
А где душица, лён и белена?
Где Ломоносов с чашею вина?
Где жаворонки, иволги и сойки?
Где в сердце тот укромный утолок,
в котором пел полубезумный Блок
про Беатриче у трактирной стойки?
4
Напротив дома дерево торчит,
и длится в храме всенощное бденье.
Вергилий мой, вино твоё горчит,
а зеркало не знает снисхожденья.
И если вправду человек таков
и в нём самом сокрыта пропасть ада
то где тот рай, что выше облаков?
Иль нам в себе искать его не надо?