Оказавшись внезапно покинутой, Луиза очень страдала. А тут еще Карл, будучи в прекрасном расположении духа, с каждым днем все расширял круг своих привязанностей. Теперь он все реже и реже наведывался в постель Луизы, и бедная графиня была в полном отчаянии.
И вдруг 1 января 1496 года вследствие сильной простуды Карл умирает. Вдова в девятнадцать лет, Луиза почти сразу берет себе в любовники управляющего замком Жана де Сен-Желе, с которым она с присущим молодости пылом предается любовным утехам, желая обрести нарушенное равновесие. Так прошло несколько лет. И вот, после смерти Карла VII, ее Франциск становится законным наследником. Тогда Луиза решает приблизиться к королевскому двору. В один прекрасный день, в сопровождении собственных детей и любовника, фавориток почившего графа Карла и их бастардов она появилась в замке Шинон, где вся эта весьма колоритная компания вызвала подлинный скандал. В конце концов ей пришлось вернуться в Роморантен в надежде, что Анне Бретонской не удастся родить сына Людовику XII, так же как ей не удалось дать наследника Карлу VIII.
Теперь легко можно представить состояние Луизы в то время, как в ее замке королева должна была вот-вот родить.
Она проводила целые часы в молитвах, перебирая четки и возжигая свечи, в надежде, что у Людовика не появится сын. И вот 13 октября 1499 года небо ее вознаградило: Анна родила девочку, которую назвали Клод.
Естественно, Луиза изо всех сил старалась скрыть свою радость, но королева, будучи тонкой штучкой, сразу подметила в глазах графини Ангулемской блеск торжества и в тот же миг воспылала к ней великой ненавистью.
* * *
А тем временем в Италии Людовик XII, которого королева просто преобразила, помышлял об одной лишь войне.
Впервые в его жизни военная кампания не служила поводом для того, чтобы пошататься по притонам. Во время предыдущего похода он устраивал столь оглушительные оргии, что память о них была жива во всей северной Италии. Вот почему все красавицы из миланской аристократии ждали приезда короля Франции со смешанным чувством страха и надежды.
Увы! Они совершенно напрасно потратились на украшения и туалеты: любовь Людовика к Анне была так велика, что на местных красавиц он даже не взглянул.
Эта внезапная верность буквально потрясла всех.
— Ничего, — утешали себя эти вконец испорченные особы, — человек так быстро не меняется! Настанет еще ночка, когда он вернется к нам.
Но они ошибались, как несколько лет спустя ошиблись генуэзцы, мечтавшие удалить Людовика XII с мест военных событий и подославшие к нему с этой целью женщину, чтобы она его соблазнила.
Все было устроено так, чтобы король, не успев приехать, сразу же потерял голову. На улицах, по которым следовал королевский кортеж, он мог видеть в окнах, на галереях и балконах дворцов и жилых домов самых красивых женщин города, «большая часть из которых была в белых шелковых платьях, перетянутых пояском под самой грудью и достаточно коротких, чтобы можно было заметить ножки…». А все вместе, по словам современника, «представляло собой ослепительную гирлянду генуэзок, столь дорогих сердцу галантного француза за их величественную осанку и нежные прелести, за грациозность и пылкость, за пристрастие со вкусом поболтать, за постоянство в чувствах и верность».
В последующие дни в городе устраивались великолепные и в высшей степени изысканные празднества, куда генуэзцы приводили своих жен и дочерей «вопреки местным нравам», исключительно подчиняясь распоряжению городских сенаторов. Каждой вменялось любой ценой заставить французского короля влюбиться и вовлечь его в какую-нибудь интригу.
В мгновенье ока Генуя превратилась в город, полностью отдавшийся удовольствиям.
Вечером, когда Людовик XII вышел из дворца и отправился на один из балов, улицы были ярко освещены факелами и фейерверками, благоухали цветами и наполнялись сладостными звуками серенад. Как повествует современник событий Жан д'Отон, на все эти увеселения, где в ухаживаниях, танцах, маскарадах и играх незаметно пролетали ночные часы, «генуэзцы приводили своих жен, дочерей, сестер и родственниц, желая обеспечить приятное времяпрепровождение королю и его приближенным. Некоторые из этих приближенных выбирали самых красивых женщин и представляли королю, целуя их первыми для пробы, после чего то же самое с большой охотой проделывал король, а потом он танцевал с ними и получал от них самую почетную награду» <Жан д'Отон. История Людовика XII в 1502 году.>.
Именно самую почетную, потому что Людовик XII ограничивался лишь любезной беседой с красавицами, пожиманием их нежных ручек или игривым покусыванием ушка, что, разумеется, было высшим проявлением галантности. И если при этом, увлекшись, он ласкал женскую грудь, то только потому, что привычка — вторая натура.
Вот тогда-то разочарованные и нетерпеливые генуэзцы поручили самой блистательной женщине города Томассине Спинола, жене известного законника, растопить лед королевского целомудрия и соблазнить его.
В качестве специальной миссии ей надлежало добиться от Людовика XII ряда уступок в пользу генуэзской Синьорин. Для выполнения поставленной цели была разработана подробная мизансцена.
Лоран Катанео, один из самых знатных и известных в стране дворян, получил задание вовлечь короля Франции в благоприятную для любовных похождений ситуацию. Чтобы добиться этого, он пригласил короля к себе на виллу и потчевал гостя самым возбуждающим из возможных зрелищ. Под мраморным портиком «самые юные, с ослепительно белой кожей» создания, разодетые с изысканной похотливостью по всем правилам итальянского кокетства, танцевали, постепенно избавляясь от одежды.
После длившегося около часа представления, во время которого подавались только сильно возбуждающие напитки, Людовик XII увидел, наконец, Томассину Спинола.
Само собой разумеется, она ему понравилась и он согласился прогуляться с ней по садовой аллее. Однако любовь к его маленькой Брет, так он называл Анну Бретонскую, помешала королю увлечь прекрасную генуэзку в густые заросли, как он это делал раньше.
В последующие дни подобные встречи умело подстраивались еще и еще, потому что генуэзцы были упрямы, но в результате этого произошло самое смешное, что только можно вообразить: Томассина сама влюбилась в короля.
Бледная, с молящим взором, она попросила разрешения стать дамой его сердца, точно так же, как сам он стал ее «почетным другом».
Людовик согласился «на столь милые отношения», и Томассина, обрадованная тем, «что желанна королю», стала носить цвета Франции и объявила мужу, «что не желает больше с ним спать».
Но замысел провалился.
Когда король, спустя некоторое время, покинул город, чтобы вернуться во Францию, генуэзцы, расстроенные до глубины души, обнаружили, что Томассина, вся в слезах, удалилась в монастырь.
Там она пробыла недолго, потому что через три года, то есть в 1505 году, когда в Италию пришел слух, будто Людовик XII скончался, красавица умерла от горя.
Тронутый такой привязанностью, король Франции послал генуэзцам несколько поэтических строк с тем, чтобы они были высечены на могильном камне Томассины «в знак вечной памяти и незабываемого впечатления».
Это должно было доставить удовольствие генуэзцам, которые с самого 1502 года все никак не могли забыть своей неудачи.
Анна Бретонская, естественно, знала все подробности этой платонической истории и очень гордилась тем, что превратила одного из самых легкомысленных французских принцев в верного супруга и мудрого короля.
В течение нескольких лет Людовик XII и Анна жили счастливо. Давно уже французский двор не был столь добропорядочным местом, как в эти годы.
Наблюдатель тех времен сообщает, что королева «пригласила к себе всех незамужних придворных дам и, внимательно оглядев каждую, выбрала ту, что держалась скромнее и своими манерами больше напоминала сельскую девушку. Всем им было запрещено втайне встречаться и любезничать с дворянами. В свою очередь, мужчинам при дворе позволялось вести с дамами лишь целомудренные и приличные разговоры. Королева предупредила, что если кому-то из них захочется говорить о любви, то речь может идти только о любви разрешенной, иначе говоря, о любви чистой и стыдливой, неизбежно подводящей к браку, да и желание соединиться узами брака должно выражаться всего в нескольких словах… Благоразумная принцесса не желала, чтобы ее дом оказался открытым для тех ужасных людей, которые в разговорах с дамами без стеснения позволяли себе непристойности и скабрезности» <Шарль де Сент-Март. Надгробная речь на смерть Франсуазы Алансонской>.