Князь Меншиков утверждает, что не исполнив этого плана, который был его собственным, он только исполнил повеление Государя Императора, опасавшегося гибельного отступления в случае нашего успеха с этой стороны; но это не может служить оправданием его светлости, так как Государь, судя по нашим плохим картам, мог быть введен в заблуждение, но он (т.е. князь Меншиков) очень хорошо знал, что отступление было вполне обеспечено редутами, которые были заняты Лппранди и между которыми неприятель должен был неизбежно пройти, чтобы нас преследовать — под огнем нашей артиллерии и атаками нашей многочисленной кавалерии…».{199}
Конечно, тактик — Философов еще тот и его теоретические выкладки больше похожи на донос, «куда надо и кому надо», тем более написаны были после тяжелого поражения под Инкерманом. И хотя Меншиков был не той фигурой, которую свалить легко, свою роль они сыграли. Неудачи начала следующего года привели к тому, что новый Император решил освободить Крымскую армию от главнокомандующего. Правильное это было решение или нет, нам предстоит разбирать не скоро, и даже не в этой книге.
Попрепиравшись вдоволь, начали планировать. Хотя вначале предполагалось действовать одновременно тремя дивизиями, Меншиков, совершенно неожиданно для Липранди и уж точно вопреки его замыслу, приказал начать действия только первой из прибывших — 12-й.
Для генерала такое отклонение от вроде бы согласованного стало неприятной неожиданностью. Он активно начал высказывать недовольство, предсказывая самые плохие последствия подобной спешки: «…наступление с одной дивизией пехоты немыслимо, так как она пробудит только внимание неприятеля, откроет ему цель наших дальнейших действий и укажет, можно сказать, на единственное место, где он должен ожидать решительного удара с нашей стороны».{200}
Переубедить князя не получилось. Не будем представлять Меншикова окончательным самодуром. В его давлении на Липранди имелась определенная логика и присутствовал некоторый смысл. У главнокомандующего было слишком мало времени, чтобы позволить противнику, усиленно укреплявшему свои позиции вдоль Воронцовской дороги, сделать их непреодолимыми. В противном случае после промедления действия русских могли оказаться лобовой атакой закрепившегося на сильной позиции неприятеля, всегда сопряженной с большими потерями.
С одной дивизией Липранди мог взять передовые редуты, а с подходом остальных, если 12-й дивизии будет сопутствовать успех, продолжать действовать во исполнение намеченного.
Поэтому главнокомандующий все сетования Липранди вообще отказался слушать (явно учтя рекомендации Горчакова) и, дав ему лишь день на подготовку, порекомендовал больше думать о том, чтобы задуманное «…непременно было приведено в исполнение».{201} Так сказать, ты задумал — ты и исполняй.
Как и следовало ожидать, «…Липранди с полным успехом исполнил волю начальства».{202}
Местность
Избранный путь в тыл и фланг союзникам самими свойствами местности обеспечивал наступающим возможность маневрирования по фронту и таким образом позволял быстро концентрировать свои силы на нужном участке. Рельеф на подступах к Балаклаве был достаточно ровным, представляя удобное место для применения кавалерии.{203}
Самым удобным путем к Балаклаве была дорога, которая вела через Трактирные мост по двум ущельям в долину» Черной речки, образованную с севера восточными склонами Федюхиных гор, а с юга — сплошной грядой холмов (Кадыкойских высоты, тянувшейся по направлению к Сапун-горе. Там, за гребнем Сапун-горы, на Херсонесском плато, находились крупные силы союзников (французский обсервационный корпус генерала Боске и две английские пехотные дивизии). По Кадыкойским высотам проходила шоссейная дорога (Воронцовская), соединявшая Керчь с Севастополем. Спускаясь с высот, она шла затем сквозь гребень Сапун-горы через так называемый Балаклавский проход. Южнее Кадыкойских высот простиралась другая долина, ограниченная непосредственно перед Балаклавой так называемыми Балаклавскими высотами, впереди которых на дороге, ведущей из Балаклавы в Симферополь, находилось селение Кадыкой.{204}