Сколько русских должно было умереть в результате этой обдуманной немецкой политики? Общий ответ на этот вопрос был дан на совещании членов «Экономического штаба Восток» еще 2 мая 1941 года. «Несомненно, — гласил секретный протокол совещания, — что десятки миллионов людей будут обречены на голод, если мы сумеем выкачать из страны все, что нам необходимо», а как известно, и Геринг, и Розенберг заявили, что продовольствие будет выкачано и что «необходимо совершенно четко и полностью понять это».
Эти планы не были всего лишь бредовыми и злобными фантазиями извращенных умов и душ таких людей, как Гитлер, Геринг, Гиммлер и Розенберг. В течение многих месяцев и недель, как видно из архивных документов, сотни немецких чиновников трудились за своими письменными столами в ласковом свете весенних дней, складывая цифры и составляя докладные записки, в которых хладнокровно калькулировали убийство миллионов людей. С помощью голода в данном случае. Но за своим письменным столом в штаб-квартире СС сидел также рейхсфюрер Генрих Гиммлер, бывший фермер, разводивший цыплят, который через свое пенсне изучал планы уничтожения миллионов людей более быстрыми и жестокими методами.
Довольный работой своих деловитых приспешников, военных и гражданских, в планировании нападения на Советский Союз, уничтожения и эксплуатации этой страны и массового истребления советских граждан, 30 апреля 1941 года Гитлер наметил дату вторжения — 22 июня. Выступив с победоносной речью в рейхстаге 4 мая, диктатор удалился в свое излюбленное горное убежище Бергхоф в Берхтесгадене, где он мог любоваться красотой Альпийских гор, вершины которых все еще были укрыты весенним снегом, и размышлять над предстоящим завоевательным походом, величайшим из всех, начало которого, как он заявил своим генералам, заставит «мир затаить дыхание».
К первым числам июня 1941 года были завершены не только подготовка всех планов нападения на Советский Союз, но и все сложные и трудоемкие переброски войск, артиллерии, танков, самолетов, кораблей и снаряжения в соответствии с установленным графиком. Краткая запись в журнале военно-морского флота за 29 мая гласит: «Предварительная переброска военных кораблей в соответствии с планом “Барбаросса” началась». Переговоры с генеральными штабами Румынии, Венгрии и Финляндии были завершены. 9 июня из своей штаб-квартиры в Берхтесгадене Гитлер отдал приказ о созыве главнокомандующих тремя видами вооруженных сил и старших генералов на заключительное совещание, посвященное операции «Барбаросса» в Берлине 14 июня. Несмотря на гигантские масштабы и сложности стоявшей перед ним задачи, не только Гитлера, но и его генералов не покидало чувство уверенности, когда они обсуждали отдельные, возникшие в последнюю минуту детали самой колоссальной военной операции за всю историю человечества — массированное наступление на всем 1500-мильном фронте от Северного Ледовитого океана до Черного моря. Накануне вечером Браухич вернулся в Берлин из инспекционной поездки по районам сосредоточения немецких войск на Востоке. Гальдер записал в своем дневнике, что главнокомандующий сухопутными войсками был весьма и весьма доволен. Офицеры и солдаты, сказал он, находятся в отличной форме и рвутся в бой.
Последнее крупное совещание Гитлера с военным командованием длилось с 11 часов утра до 6.30 вечера, с перерывом на обед, в ходе которого Гитлер «одарил» генералов еще одной из своих пламенных мобилизующих речей. Согласно Гальдеру, это была «большая политическая речь», в которой Гитлер подчеркнул, что он должен был выступить против России, потому что ее разгром вынудит Англию «прекратить борьбу». Но кровожадный фюрер, должно быть, особо подчеркнул и кое-что другое. Генерал-фельдмаршал Кейтель позднее расскажет об этом на Нюрнбергском процессе:
«Лейтмотивом речи было то, что это — решающая схватка двух идеологий и что к общепринятым правилам и обычаям, известным нам как солдатам, — соблюдение которых требует международное право — следует подходить с совершенно иными мерками».
Гитлер, показал на суде Кейтель, отдал затем различные приказы о проведении в России беспрецедентной политики террора «жестокими методами».
— Вы сами или какие-то другие генералы возражали против этих приказов? — спросил Кейтеля его адвокат.
— Нет, я лично никаких возражений не высказывал, — ответил фельдмаршал. — Так же как и никто из других генералов, — добавил он.
Это же подтверждает и немецкий дипломат Хассель. 16 июня 1941 года он записал в своем дневнике: «Браухич и Гальдер уже согласились с тактическими методами Гитлера (в России). Таким образом, армия должна взять на себя обязанность убивать и жечь, которая до этого момента была зарезервирована за СС».
Приятным летним вечером 21 июня 1941 года в 21.30, за несколько часов до начала немецкого наступления, народный комиссар иностранных дел СССР В. М. Молотов принял в своем кабинете в Кремле немецкого посла Шуленбурга. Упомянув об очередных нарушениях советской границы немецкими самолетами, которые, сказал наркоминдел, будут доведены советским послом в Берлине до сведения Риббентропа, Молотов затронул другой вопрос, который Шуленбург изложил в отправленной им на Вильгельмштрассе[21] в тот же вечер срочной телеграмме:
«Усиленно распространяются слухи о близкой войне между Германией и Советским Союзом… Советское правительство не может понять причины немецкого недовольства. Он (Молотов) был бы признателен, если бы мог сообщить ему, что вызвало нынешнее положение дел в германо-советских отношениях.
Я сказал, — писал Шуленбург, — что не могу ответить на его вопросы, поскольку не располагаю соответствующей информацией».
Вскоре он ее получит.
Радиоволны из Берлина уже несли через эфир в Москву длинное зашифрованное послание Риббентропа, датированное 21 июня 1941 года, с пометками: «Сверхсрочное. Особой важности. Лично для посла», которое начиналось следующими словами:
«По получении этой телеграммы все имеющиеся в посольстве шифры подлежат уничтожению. Радиопередатчик должен быть выведен из строя.
Пожалуйста, немедленно сообщите г-ну Молотову, что у вас есть для него срочное сообщение… затем зачитайте ему следующее заявление».
Это было шаблонное заявление, напичканное приевшимися лживыми утверждениями и измышлениями, в придумывании которых Гитлер и Риббентроп набили себе руку и которые они так часто сочиняли раньше для оправдания очередного акта агрессии. Пожалуй, оно — такое впечатление вынес автор этой книги при его прочтении — несколько превосходило все предыдущие подобные заявления своей наглостью и обманом. В то время как Германия добросовестно соблюдала советско-германский договор о ненападении, утверждалось в нем, Россия неоднократно нарушала его. СССР вел «саботаж, терроризм и шпионаж» против Германии. Он «противодействовал немецким попыткам установить стабильный порядок в Европе». Советский Союз вступил в сговор с Англией «в целях нападения на немецкие войска в Румынии и Болгарии». Сосредоточив «все имеющиеся русские вооруженные силы на длинном фронте от Балтийского до Черного моря», СССР «создал угрозу рейху». Поэтому фюрер приказал вооруженным силам Германии отразить эту угрозу всеми имеющимися в их распоряжении средствами.
«Прошу не вступать в какое-либо обсуждение данного заявления», — указал Риббентроп послу в конце телеграммы. Что мог сказать потрясенный и обескураженный Шуленбург, посвятивший лучшие годы своей жизни улучшению германо-советских отношений, который знал, что нападение на Советский Союз было неспровоцированным и неоправданным? (Шуленбург был арестован и брошен в тюрьму после провала заговора против Гитлера в июле 1944 года и казнен гестаповцами 10 ноября.)
Прибыв в Кремль на рассвете 22 июня, немецкий посол ограничился чтением немецкого меморандума. Потрясенный Молотов молча выслушал посла и затем сказал: «Это война…»
В 3.30 минут 22 июня 1941 года, за полчаса до завершения дипломатических формальностей в Кремле и на Вильгельмштрассе, оглушительная канонада немецких орудий вдоль тянувшегося на многие сотни миль советско-германского фронта разнесла в клочья советско-германский договор о ненападении 1939 года.
21
Имеется в виду министерство иностранных дел Германии, находившееся на этой улице. —