Таким образом, тогда как русские в ходе оборонительных боев проявили большое искусство и находчивость в выработке новых тактических приемов, Паулюс с самого начала пошел по неверному пути. Немцы были сбиты с толку ситуацией, с которой им до этого не приходилось сталкиваться в своей военной практике, и они реагировали на нее в свойственной им манере: применением грубой силы все в более и более массированных дозах.
Эта растерянность охватила как высших военачальников, так и рядовых солдат. Уже упоминавшийся Вильгельм Гоффман (ранее ликовавший в своем дневнике по поводу бомбежки Сталинграда) отразил ее в эпитетах, которыми он награждает защитников Сталинграда и в которых можно увидеть изумление и негодование, страх и жалость к себе.
1 сентября: «Неужели русские действительно собираются сражаться на самом берегу Волги? Это же безумие».
8 сентября: «…безрассудное упрямство».
11 сентября: «…фанатики».
13 сентября: «…дикие звери».
16 сентября: «Варварство… это не люди, а черти».
Затем Гоффман в течение месяца воздерживается от высказываний о характере противника, в это время записи в дневнике насыщены мрачными размышлениями о горестной судьбе товарищей по оружию и самого себя.
27 октября: «Русские — это не люди, а какие-то железные существа. Они никогда не устают и не боятся огня».
28 октября: «Каждый солдат считает себя обреченным человеком».
Когда Паулюс вернулся в свою штаб-квартиру после совещания с Гитлером 12 сентября, до начала третьего наступления оставались считанные часы. На этот раз 6-я армия собиралась бросить в бой одиннадцать дивизий, е том числе три танковых. Русские имели всего три стрелковые дивизии, отдельные части четырех других дивизий и бригад и три танковые бригады. К этому времени 14-й танковой дивизии Гота наконец 9 сентября удалось пробиться к Волге в районе Купоросное, пригороде Сталинграда, и отсечь 62-ю от 64-й армии. Таким образом, 62-я армия, оборонявшаяся на внутреннем обводе города в центральной части Сталинграда и северных заводских районах, оказалась полностью изолированной от остальных советских войск. 12 сентября вызванный в штаб фронта генерал Чуйков был назначен командующим 62-й армией и вечером этого же дня переправился на пароме в горевший город.
«Неискушенному в боях человеку, — вспоминает Чуйков, — показалось бы, что в пылающем городе уже нет места для жизни, что там все разрушено, все сгорело. Но я знал: на том берегу продолжается бой, идет титаническая борьба».[120]
Сталинград был подвергнут круглосуточному обстрелу — вся артиллерия 6-й армии прокладывала путь для массированного наступления Паулюса. Командующий сосредоточил две ударные группировки, которые должны были взять в клещи южную часть города и замкнуть их в районе так называемой центральной переправы напротив Красной Слободы. Три пехотные дивизии — 71, 76 и 295-я — должны были наступать вниз от железнодорожной станции Гумрак, захватить центральную больницу, до Мамаева кургана. Еще более сильная группировка — 94-я пехотная дивизия и 29-я моторизованная при поддержке 14-й и 24-й танковых дивизий — наносила удар в северо-восточном направлении из шахтерского поселка Ельшанка.
Обороняющимся предстояло решать сложные задачи: необходимо было прочно удерживать фланги, примыкающие к реке. Каждый метр крутого волжского берега имел исключительную ценность для русских, вырывших в нем подземные туннели для складов боеприпасов горючего и другого снаряжения, госпиталей и даже гаражи для установленных на автомашины «катюш». Последние выезжали из своих подземных укрытий, выпускали залп ракет и укрывались снова в «пещерах» менее чем за пять минут. Северный фланг ниже Рынка был более надежным, ибо там железобетонные сооружения Тракторного завода и заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь», по существу, не поддавались уничтожению. Но на южном фланге здания не были столь прочными, местность была относительно открытой, и над грудами развалин и отдельными прогалинами выжженного бурьяна возвышалось несколько элеваторов. Тут пролегал кратчайший путь к центральной переправе — вдоль по руслу Царицы, к нервному узлу сталинградской оборонительной системы, командному пункту генерала Чуйкова, который находился в блиндаже-туннеле, так называемом «царицынском подземелье», сооруженном на берегу около моста на Пушкинской улице.
К вечеру 14 сентября наступавшие на центральную часть города немецкие войска прорвали оборону и продвинулись к Мамаеву кургану и Центральному вокзалу. Чтобы ликвидировать прорыв, Чуйков перебросил из своего небольшого резерва — тяжелой танковой бригады (19 танков), находившейся в южной части Сталинграда, которая также подверглась сильным атакам противника, — один танковый батальон. В бой были втянуты также группа штабных работников и рота охраны командного пункта армии. Просочившиеся немецкие автоматчики находились в нескольких сотнях метров от «царицынского подземелья», установленные немцами в домах крупнокалиберные пулеметы обстреливали Волгу и центральную переправу. Создалась угроза, что до подхода обещанного Чуйкову подкрепления — сильной 13-й гвардейской дивизии генерала А. И. Родимцева (который приобрел опыт городских сражений еще на улицах Мадрида в 1936 году) — противник рассечет 62-ю армию пополам и выйдет к центральной переправе.
В этот период боев немецкая тактика, хотя и шаблонная и приводившая к крупным потерям среди наступавших, позволяла им прогрызать тонкую линию растянутой до предела обороны 62-й армии. Немцы использовали «пакеты» из трех-четырех танков, поддерживаемых ротой пехоты. Поскольку оборонявшиеся в домах русские не открывали огонь по одним танкам, пропуская их в глубь оборонительных порядков, где они оказывались в зоне огня противотанковых орудий и укрытых «тридцатьчетверок», немцам, как правило, приходилось посылать вперед пехотинцев, чтобы выявить огневые точки русских. Как только немцы засекали их, танки, прикрывая друг друга, в упор всаживали снаряд за снарядом в здание, пока оно не превращалось в развалины. Там, где дома были высокими и прочными, операции по их захвату принимали и затяжной, и сложный характер. Танки неохотно углублялись в узкие улицы, где они становились легкой добычей бронебойщиков или брошенной сверху на тонкую броню гранаты. Поэтому в каждую такую группу приходилось включать несколько огнеметчиков, чтобы струей огня сжечь дом и выкурить из него обороняющихся.
В первые дни сентябрьского наступления немцы имели почти трехкратное превосходство в людях и артиллерии и шестикратное — в танках, а немецкая авиация господствовала в воздухе. Период с 13 по 23 сентября, когда 6-я армия была относительно свежей, а у русских оборонялись остатки частей, измотанных в предыдущих боях, был самым опасным для Сталинграда.
В ночь на 15 сентября положение обороняющихся настолько ухудшилось, что переправившуюся дивизию Родимцева пришлось бросать в бой побатальонно, как только бойцы сходили с паромов и лодок. В результате свежие части, не успев осмотреться и закрепиться, вступали в жестокие бои, и многие из них на рассвете оказывались среди немецких частей, в развалинах домов. Но даже в этих тяжелых условиях мужество русских солдат, сражавшихся до последнего патрона, сыграло свою роль в срыве немецкого наступления.
К 24 сентября обе стороны истощили свои силы, и бои в центре города стали затухать. Немцам удалось продвинуться по руслу реки Царицы к Волге и установить орудия в нескольких метрах от центральной пристани. Они также овладели районом жилых домов позади Центрального вокзала, между рекой Царицей и Крутым оврагом. Чуйков был вынужден перенести свой командный пункт на берег Волги восточнее Мамаева кургана. С потерей центральной пристани защитники Сталинграда зависели теперь от переправ, действовавших в северной части города в районе заводов.
На этой стадии битвы немцы были близки к тому, чтобы овладеть всей южной частью города вплоть до Крутого оврага, так как к югу от реки Царицы оборонялись лишь части двух бригад. Но продвижение дивизий Гота сдерживали отдельные изолированные очаги сопротивления, с которыми немцам не удалось справиться во время их первого танкового удара 13 и 14 сентября. Один из главных очагов сопротивления находился в районе элеваторов, и о борьбе за один такой элеватор рассказывается в сохранившихся воспоминаниях непосредственных участников боя. Вот выдержки из дневника немецкого солдата: