Интершарм
Не в аду, но в зрачках искрит, – где-то рядом,
не в раю, расскажите о нём, Бога ради!
Только Слово рассыпалось буковками по тетради,
и язык сшивает страницы: Ва-си-ли-а-ди…
14 мая 2010
***
Утром небо беременеет богами,
голубое заливается жёлтым и становится красно,
брызжет на землю свет и просыпаемся мы, с нами
птицы, звери, гады и, сохрани господи, женская ласка.
Вместе с женщиной являются: собственность частная,
деньги, золото, ревность, коварство;
далее: убийство, предательство (это на каждом шагу и часто),
в общем, всякое волосатое варварство.
И вот так каждое светлое утро,
в дождливое утро тоже,
Господи, до чего ж ты мудрый!
и мы на тебя похожи.
К вечеру небо беременеет дремотой,
в синее добавляется фиолетовое,
женщины стелют шкуры, мужчины возвращаются с охоты,
мальчикам снятся девочки, девочкам лето.
Боги не спят, охраняют небо от
космических кораблей и озоновых трещин,
сурово поглядывая вниз на мужчин, мол, вот вам, вот!
и нежно на женщин.
16 мая 2010
***
Всё трудней нахожу тебя всякий раз,
пусть мы долго живём рядом,
или воздух вытер зрачки из глаз,
может, спрятала в жменьку своё "рада!"
Хочешь сливы, яблоки, ананас? –
по слюне выбирай угощенье,
как на небо кладёт со слезой глаз
суетливо-спокойный священник.
Это мы подходим к последней поре,
и она принимает нас,
это волны, сучок на воде, на коре
навсегда отражают глаз.
22 мая 2010 г.
***
Мы увидимся в каком-нибудь после, скажешь:
"Припоминаю, вначале было ребро или кость берцовая…
Мы гуляли в саду и после десерта, яблочного, кажется,
ты меня пожелал, потом пожелал снова.
Ты постоянно курил, много пил, говорил что-то
в оправдание, мол, нет никакого смысла в слове,
а меня доставали бедность, хозяйство, забота
о тебе и твоём слабом здоровье.
В новом времени нет желаний и не опасно
встречаться противоположным взглядам, здесь всё из света
и никаких стихов, и не коси напрасно
глаз в облачную область моего корсета…"
24 мая 2010 г.
Ворон
По Эдгару По
Вечер, ночь, стучатся гости,
бродят без забот,
блики света, словно кости,
на странице капли воска,
кашель у ворот.
Слабый свет в ночном камине,
будь со мной всегда,
повторяю милой имя,
боль утраты не остынет,
как в ночи звезда.
Это шёлковой портьеры
шорох, шторы дрожь,
страх пустой не знает меры,
это гости, мисс и сэры,
это только дождь.
"Будь вы Джон или Лолита,
ради Господа Христа,
заходите, дверь открыта, –
говорю я в ночь сердито. –
Разве можно так!"
Ждал я, только тень мелькнула
кошкой из угла,
да в камине тлели угли.
"О Линор! – уста шепнули. –
Ты зачем ушла?"
Что ж, я крепко запер двери,
не моя нужда,
это ночь, я ей не верю,
это ветер или звери,
прочь иди, беда.
Но я дёрнул ставню нервно
и отпрянул враз,
залетела птица стерва,
ворон, и на бюст Минервы
села, чёрен глаз.
"Не из адова ль ты края,
птица, или сна?
Улетай же пролетая,
я тебя знать не желаю".
Ворон: "Вот те на!"
Посмеялся я: "Мне ново,
дивно, я б сказал,
слышать от пернатой слово,
пусть оно и бестолково…"
Ворон: "Ты нахал!"
Я подумал: "Этот ворон,
вечная беда,
этот дом покинет скоро,
как и милая Линора".
Ворон: "Никогда!"
"Я, наверно, птица, знаю:
вся твоя беда
в том, что был ты попугаем
в прошлой жизни". Но пролаял
ворон: "Никогда!"
Я подумал: "Ну и ладно,
горе не беда,
птицам тоже ведь не сладко,
может, это тайный знак мне…"
Ворон: "Никогда!"
Я готов уж был смириться
с мыслью: "Иногда
можно жить и с гадкой птицей,
посмеяться да проститься".
Ворон: "Никогда!"
"Все мы, ворон, быстротечны,
скоры наши поезда,
даже этот бесконечный
Господом пролитый Млечный".
Ворон: "Никогда!"
"Но тогда пусть яд забвенья
опьянит, тогда
явится моё мгновенье,
обниму её колени…"
Ворон: "Никогда!"
"Посмотри, провидец древний,
в голубую даль,
я хочу тебе поверить,
я верну свою потерю?"
Отвечал мне: "Жаль…"
"Надоело всё мне, птица,
прочь! И навсегда!
Что судилось, то случится,
смерть загадка, жизни длиться".
Ворон: "Никогда!"
Он и впрямь большая стерва,
этот ворон, он всегда
открывает клюв свой скверный.
Но теперь кричу я первый: