как через сотню лет Россия – на Рейхстаг,
и головы задрав, под ветром и под градом
идут, а что нам в пустоте высокой надо?
В какую ночь уйдёт внезапный ток,
твой тихий взгляд и мой сухой глоток,
когда с тобой мы встретились случайно,
прошли друг друга, не коснулись тайны?
Дрожат колени, вертятся зрачки,
плетут игру, как паутину паучки,
и вот за окнами уже торчит рассвет.
Я в том аду нашёл тебя, поэт.
Жизнь есть игра со смертью, пляска смерти,
кто может, жизнь прожив, не умереть?
Безумствуя, танцуя, будто дети,
мы забываем: с нами пляшет смерть.
О женщина, ты призрак, заблужденье
глубокого ума? Всё может быть.
Но только я пишу стихотворенье
и со второй строки уже хочу любить.
Когда уже не радовали листья
ни летней, ни осенней дивных пор,
я начал верить, каждый день молиться
отцу, служанке и Эдгару По.
Уйти ли в ночь, где свищут фраера,
где охают на крышах флюгера?
А может быть, в жару метелью
уснуть в холодной и чужой постели?
Из рук поэта выпало перо,
спит шлюха, гасит газ перрон,
подростка разъедает страсти яд,
дух на кровати, как пророк, распят,
и в полутьме мой воспалённый глаз
следит, как плачет рукомойник в таз.
Однако нищий разгорается очаг,
нужда и голод просыпаются в очах,
и, разрывая боль, уже кровавый, рот
родильницы о первенце орёт,
за ней от смеха скорчился петух,
но под ножом его вокал потух.
Но слышу: пробует столица камертон,
окно больницы исторгает стон,
и, крыши облетев, рыдает стриж,
и восстаёт уже от сна Париж.
И день с утра ни радостен, ни плох,
пью горькую по-блядскому, в постели,
пишу стихи парижскою пастелью,
читай меня, когда не видит бог.
Отрёкся Пётр от бога своего,
от места при Исусе на том свете,
когда на этом – безнадёжный вой.
А Иисуса просто не приметил.
Ты посадил деревья зла и знанья,
чтоб мы любили, ненавидели и знали,
чтоб вечно новое искали, Сатана,
о, научи смеяться сквозь стонать!
В последний раз мне постели – в гробу,
оструганном, как мужество сонета,
и до прихода ангела побудь
и розу кинь на грудь как лучшему поэту.
Жду смерть и повторяю неустанно:
а разве смерть не свет
для нищих, для поэтов, всех усталых
и есть для них и розы и обед?
Мы не услышим плач забавных духарей,
когда нас понесут, к примеру, в декабре,
на кладбище, поэту веришь ты:
не умирает он, пока растут цветы.
И я любил, и бредил, и работал,
и умер, поднят занавес, сейчас
увижу что-то, «браво!» мне кричат,
а я молчу, а я всё жду чего-то.
Земля – театр, комедия греха,
обжорство, блядство, шутовство религий,
где ваши плечи? Вот ваши вериги,
тащитесь к небу, в вечность, ха-ха-ха!
Пусть даже мы – охотники за тенью,
ночующий в канаве пешеход,
не знающий ни вечности, ни тленья,
и гроб влекущим говорим: вперёд!
17-26 сентября 2019
М
Ушёл чистый,
радостный свет.
Больно, непринимаемо.
9 октября 2019
***
А меня беспокоит, до пор
каких удержатся листья,
когда винограда кисти
срезать и чинить забор.
А меня беспокоят глаза той,
не знающей времени,
серая птица, ври мне
до следующей запятой,
до печки, жующей дрова,
что нам дождь Рембо,
налью чаю чёрного по
горло, где стоят слова.
9 октября 2019
***
Потоптался в оранжерее Бодлера,
вышел с вазами цветов
для жены.
20 октября 2019
***
Мы были чудом среди трав,
мы пили мёд и вишни ели,
нас знали, видели, хотели.
Не так уж пятый акт кровав.
21 октября 2019
Про принцессу
Осень, вечер, ливня месса,
в двери дома постучали,
вся промокшая отчаянно,
попросила чашку чая
настоящая принцесса.
И когда согрелась кроха,
гостье предложил я ложе,
пожелав ей сна хорошего,
под подушку осторожно
сунул зёрнышко гороха.
Рано утром, в понедельник,
к нам примчался участковый,
синий, вроде с перепоя,
зафиксировал побои
на прекрасном женском теле
(что за блядство, в самом деле?)
Никакого интереса
к откровенному рассказу,
говорит, мол, это сказки…
Под дождём на автотрассе
настоящая принцесса.
24 октября 2019
***
Взойдёт цветок, проговоришься жестом,
окрасит щёку ветреная кровь,
сорвёт висок округлое бедро –
и тянется рука потрогать совершенство.
1 ноября 2019
Сафо:
И вчера одна,
и сегодня одна,
и завтра одна –
умру, холодно
в постели.
9 ноября 2019