Почесался Гаврилка... Нельзя было сорвать ему сердце на предмете одушевленном (а уж как хотелось!), и он сперва выругал на чем свет стоит бедную веревку и только тогда ее раздернул.
- А ты что драться лазил? - замечает Андрей Федосеич.
- Согрешил, ваше благородие, просто сами на грех наводят.
- Согрешил... Ах ты, подлая шкура, - сурово замечает стоящий сбоку Леонтий.
- Ты, смотри, не драться... А то просушу... Слышишь?
- Да помилуйте, ваше благородие. Я-то что же один терпеть буду? жалобно говорил Матвеев, - меня ж обфилатили... а я уж и не смей... Они за все подводят.
- Нну... Терпи!
- Не стерпишь, - под нос себе ворчит унтер-офицер и уходит.
Но, увидев, что Андрей Федосеич ушел, он не мог удержаться (так велика привычка), чтобы не показать отошедшему Гаврилке хоть издали кулака; потом подошел к нему и сказал:
- А уж ты, швандырь окаянный!.. Смотри!.. Скажи, варвар ты этакой, за тебя я нешто ответы принимать должон? Погоди, голубчик... усахарю...
- Чего усахаришь-то?
- Ужо припомню, - шипит змеей унтер-офицер, - припомню, голубчик, припомню, лентяйка вологодская... припомню.
- Ну, чаво вы пристали-то... Матвеич?
- Не разговаривать! - крикнул офицер и обернулся.
Матвеев юркнул за мачту.
- Что, брат, - с участием тихо шепчут Гавриле другие матросы, - отошло?
- Отошло, братцы, - говорит Гаврила, махнув рукой, и идет снасть тянуть.
- Андрей Федосеич!.. Андрей Федосеич!.. Посмотрите, ради бога, - кричит шканечный офицер, - контра-брас у вас не тянут!..
Голос и лицо этого офицера выражают такую искреннюю грусть и такое отчаяние, что не моряк подумал бы, что он о пособии просит, говоря, что, мол, малые дети с голоду умирают. Но моряк в душе, конечно, поймет все это отчаяние и грусть...
Рифы взялись благополучно... "Подвахтенные вниз!" - скомандовал старший офицер.
Матросы "невахтенные" тоже сошли на палубу.
- Уж как ты, Гаврилка, прозевал... просто не знаю... Трес я тебе, трес снасть-то... ровно ослеп ты, право.
- Какое ослеп... видать-то видал я, что надо ее раздернуть, да думаю... сама, подлая, раздернется... а она, каторжная, и не раздернулась... Под марсом, выходит, заело... Как не заметить-то! - поясняет Гаврилка. - А уж я Матюшке-подлецу не спущу... Съездил... хоша и не больно, а съездил... Еще, говорит, припомню... Ишь, раскуражился!
- Ну его к богу, Гаврилка... Ишь толчки считать вздумал.
- Ужо съедем на берег... взмылю его... право, взмылю...
- Ну уж и взмылишь... врешь!
- А нешто не взмылю. Хайло ему начищу!
- Ты что тут раскричался! - замечает боцман, проходя мимо.
- Да как же, Никитич... за что Матвеев обидел понапрасну... Ныне и господа не дерутся, а тут всякой в рожу лезет, ровно в свою.
- Ну, говори!.. Что ж и не лезть!.. С вашим братом иначе нельзя. Надо когда и в рожу.
Тем и кончилось все дело.
Скоро забылись неприятности авральной работы, и по всем уголкам палубы пошли разговоры... лясы матросские...
Гаврила уже рассказывал, как он проводил в отпуску время... Около него составился порядочный кружок.
- Ты, Гаврилка, сказывай, как ублажали-то тебя... в деревне, когда на побывку ходил.
- Известно... ублажали... Потому рази матрос - солдат... Солдат что? Только и знает делов, что "на плечо", да "на караул", да "здравия желаем"... а ты теперь сумей брамсель крепить да лот кинуть... И нешто понимает он, что такое лот?.. Опять не понимает, потому солдат, и где ему это понять?.. Пришел я, братцы, в село накануне самого Миколина дня{42}... Прямо вошел в избу... Почали ахать да охать... Ох, Гаврилко, да какой ты, говорят, куцый да поджарый стал... ровно тебя не кормили, говорят, долго... Мать сдуру в слезы... Бабье и ну реветь... Не кормили да не кормили... Одначе что с ними делать станешь - известно, деревня! Сходил я, братцы, в баню - знатно выпарился, опосля наелся и лег спать... Наутро в церкву... Как есть в новом казакине, при медали... Ну, известно, почет... Девки на тебя глядят... ребятишки за тобой бегут: "кавалер да кавалер"... Опять наелся до отвалу и выпил... Стали спрашивать и дивиться... "Ты скажи да скажи, Гаврилка, как это там у вас на море?" - Известно, говорю, на море как... Теперче выдет, говорю, приказ собираться в кампанию... Возьмешь, говорю, свои потроха и переберешься на корабль... Ну, известно, дивуются... "Как, говорят, на корабле-то?" - Ну, скажешь, как на корабле. Порядок, скажешь, и ежели ты какую снасть теперче не отдал, либо не раздернул - бьют, сказываю. - "Бьют нешто за веревку?" - спрашивают. За все бьют, и ежели, говорю, ты не выскочил, когда всех наверх засвистали... опять же бьют!.. И поднялся, братцы мои, мужицкий хохот!.. "Как, говорят, свищут?" - Ну, сказал им. Так, мол, и свищут... "А што, страшно, спрашивают, на окияне?" - Говорю, не был я на окияне, а што в море, говорю, страшно, опять потому, когда штурма бывает... Так, братцы, сперва просто мочи не давали... Все ты им скажи да расскажи... И какое-такое море, и как ветер в паруса дует, и часто ли тебя порют, и как офицеры живут... Ну, опосля перестали спрашивать... И пошла же мне, братцы, жисть... Потому лежи себе.
- А бабы?..
Тут Гаврилка только усмехнулся.
А в другом уголке старик рассказывал об одном матросе, который на линьки "был снослив".
- Драли его часто... Да не брало уж... Бывало, дадут ему с сотню, а он оденется да и спрашивает, и так это спрашивает, словно и не дран: "а что, братцы, скоро обедать-то?" Капитан узнал, значит, об эфтом, и бросили его драть.
- Заговор какой знал... - замечает молодежь.
- Небось, с чертом связался!.. Эх, дуралье!.. Просто шкура пообилась! замечают старые.
И в таком роде шли беседы далеко на океане...
И хотя ветер не стихал, и хоть корвет сильно качало, однако все это не мешало и в кают-компании одному из товарищей наших играть на фортепиано, а другим преспокойно слушать, вовсе не думая ни о ветре, ни о качке. Конечно, кто был на вахте, тому было скверно... а кто внизу - что тому, кроме разве скуки?..
Дня через три стих ветер. Развели пары, и корвет взял курс на Мадеру.
ПРИМЕЧАНИЯ
ОТ БРЕСТА ДО МАДЕРЫ
Впервые - в журнале "Эпоха", 1864, № 9, под названием: "Глава из очерков морской жизни". Для сборника "Из кругосветного плавания", СПб., 1867, рассказ был подвергнут значительной стилистической правке и получил окончательное название.
В рассказе Станюкович использовал материалы своих писем домой из кругосветного плавания (см. "Литературный архив", VI, Л., 1961, стр. 421-464).
Стр. 24. Брест - город и порт на западном побережье Франции.
Мадера - группа островов в Атлантическом океане близ северо-западных берегов Африки.
Стр. 25. Эспланада - здесь: незастроенное пространство между крепостью и ближайшими городскими постройками.
Киль - немецкий город и порт, расположенный у входа в Кильский канал со стороны Балтийского моря.
Бревзен - правильно: Грейвзенд - город на восточном побережье Англии.
Жако - правильно: жабо (франц.) - полотняный стоячий воротник мужской сорочки, выходящий из-за галстука по обе стороны; так называются и кружевные или кисейные оборки на груди сорочки у ворота.
Стр. 27. Сертификат (франц.) - удостоверение, письменное свидетельство.
Стр. 34. Немецкое море - другое название Северного моря.
Матрос из кантонистов. - Кантонист - так в крепостной России называли солдатских и матросских детей, с самого рождения прикрепленных к военному ведомству и воспитывавшихся в особой школе; по ее окончании их обычно на 20 лет зачисляли на военную службу.
Стр. 37. Бюветка - небольшой трактир, буфет (франц.).
Стр. 42. Миколин (Николин) день - празднуется 9 мая и 6 декабря по ст. стилю.
Л.Барбашова