«Как! жив еще курилка-журналист?» —
«Живехонек! все так же сух и скучен,
И груб, и глуп, и завистью размучен,
Все тискает в свой непотребный лист И старый вздор, и вздорную новинку». —
«Фу! надоел курилка-журналист!
Как загасить вонючую лучинку?
Как уморить курилку моего?
Дай мне совет». — «Да... плюнуть на него».
Что можно сказать об этом стихотворении?
«Жив курилка!» — ходячее выражение, нередко употребляется и в современной речи: мол, еще жив, живет человек, ничего ему не делается. В наши дни поговорка имеет шутливый характер, но эта шутка нисколько не злая, добродушная. Два старых приятеля, давно не встречавшихся, вполне могут приветствовать друг друга такими словами. И ни один не подумает обидеться.
По-видимому, во времена Пушкина поговорка несла в себе больше оттенка иронии, презрительности. Поэт не только не дружил с Каченовским — он презирал его. Еще совсем молодым, в 1818 году, написал Пушкин первую и тоже достаточно злую эпиграмму на этого профессора-журналиста («Жив, жив курилка!» написано семь лет спустя, в 1825 году).
Итак, Пушкин назвал Каченовского курилкой. А что это такое — курилка? Курильщик, что ли? Может, и так, а может, и нет. Когда сомневаешься, лучше проверить, надежнее будет. А если нужно найти какое-то редкое слово, обращайся к Далю, к «Толковому словарю» Владимира Ивановича Даля.
У Даля слова расположены гнездами, по корням. Надо искать слово
«курить». Нахожу основное значение: «дымить, производить дым или
смрад». А в числе слов, производных от глагола «курить», и наш курилка. Оказывается, курилка — «головенька из спички, дымящаяся лучинка, и самая игра, в которой спичка переходит из рук в руки, с приговоркою: «Жив, жив курилка!».
Ага, значит, «Курилка» — это детская игра. А раз так, надо навести справки в «Великоруссе» П. В. Шейна.
Шейн все знает. В первом выпуске первого тома, под № 269 находим и описание «Курилки».
Играющие садятся рядом довольно близко друг от друга и кто-нибудь из них зажигает тонкую лучину, и когда хорошенько разгорится, то ее тушат и, пока огонь еще тлеет, передают из рук в руки до тех пор, пока не погаснет. Тот, в чьих руках она потухает, рассказывает Шейн, должен исполнить какое- либо приказание. Передавая лучину, все поют хором:
Жил-был курилка,
Жил-был душилка,
Уж у курилки,
Уж у душилки,
Ножки маленьки,
Душа коротенька.
Не умри, курилка,
Не умри, душилка!
Уж у курилки,
Уж у душилки Ножки маленьки,
Душа коротенька.
Жив, жив курилка.
Жив, жив душилка!
А вот теперь еще раз прочитаем пушкинские строки. Сколько нового смысла появляется в них, новых, не замеченных, вернее, непонятных ранее деталей. Теперь только открылся образ, объединяющий все стихотворение: человек, похожий на курилку; коптящая, вонючая лучина! Что делать с таким человеком? «Да... плюнуть на него» — теперь только вполне оценим мы и блестящее остроумие поэта, прямое и переносное значение заключительной строки. Теперь только в полной мере ощутили мы гневное презрение поэта к этому гонителю передового искусства.
Пушкин — мы можем утверждать это — прекрасно знал игру крестьянских ребятишек, видел, наверно, как торопились они передать друг другу коптящую лучину, а может, и сам играл так в детстве. Он безо всяких изменений использовал для заглавия строку из песенки, которой сопровождалась игра.
«ТОЧКА, ТОЧКА, ДВА КРЮЧОЧКА...»
Даже старики, которым уже по 80 лет, в «Курилку» не играли и не слышали о ней. А вот в прятки! Они и сегодня всем известны.
Кто водит, должен отвернуться в какой-нибудь угол, к стенке, закрыть глаза и громко-громко приговаривать:
Раз, два, три, четыре, пять,
Я иду искать!
Кто не спрятался,
Я не виноват.
Кто за мной стоит,
Тот в огне горит,
Кто по бокам,
Тому по щекам!
Были у нас такие хитрецы: только водящий кончит говорить, а он из-за его спины уже протягивает руку, чтобы застучаться, и кричит:
— Чур за себя!
А в жмурки играют так: тот, кто водит (ему сначала завязывают глаза), становится посреди комнаты или круга играющих, а кто-то берет его за плечи, поворачивает, чтобы тот потерял ориентировку, и приговаривает:
— Где стоишь?
Водящий должен ответить:
— На мосту.
— Что продаешь?
— Квас.
— Ищи три года нас!
И с этими словами все разбегаются.
Была еще такая игра — молчанка. Собирались ребята в избе или за сараем где-нибудь и соревновались: кто дольше сумеет промолчать, удержаться от смеха (палец нарочно показывали, дразнили — но все молча).
Крюки, замочки,
Замкните мои щечки!
Крюк пополам,
По всем городам!
Не усмехиваться,
Не улыбаться,
Хлым!
Когда я был маленький, нас с двоюродной сестрой уложат спать в одной комнате, и вот мы начинаем смеяться, дурачиться, нас уже родители поругивают. И тогда мы говорим: «Ладно, будем спать, давай, играть в молчанку». У нас такой стишок в ходу был:
Кошка сдохла,
Хвост облез.
Кто промолвит,
Тот и съест!
Лежим, надуваем щеки, чтобы не прыснуть, молчим. Лежим-лежим, а потом кто-нибудь забудется, что-то скажет.
А второй в восторге:
— Ага, кошкин хвост съел!
А другой раз так и заснем...
Игр разных было очень много, и почти каждая сопровождалась какой- нибудь приговоркой, песенкой.
Вот, например, находят ребята хороший белый камушек. Садятся в кружок, незаметно передают этот камушек друг другу (тот, кто водит, сидит
в центре, смотрит, а его обманывают, делают вид, что передают). И все приговаривают:
Купался Иванушка
Возле белого камушка.
Белый камень у меня, у меня!
Белый камень у меня, у меня!
При последних словах все вытягивают кулаки, а водящий должен угадать, в котором кулаке камушек. Угадал — они меняются местами. Не угадал — снова водит.
А еще была игра в камушки, называлась «пятки». Брали пять небольших камушков и с ладони рассыпали на ровное место. Один камень подкидывали (он назывался «матка», «матушка»), и, пока матка летела, надо было успеть сначала взять по одному камушку, потом по два, потом один и три, все четыре сразу. Каждая фигура имела свое название. Трудно было схватить рассыпанные камушки, не ошибиться при этом, схватить именно столько, сколько нужно, но еще труднее было все это проделывать под определенные слова:
Катушка,
Неминуча,
Матушка,
Выпуски,
Из кон-кон,
Выпусти,
По первый кон.
Трисенки,
Двоечки,
Сбрысенки,
Троечки,
Камушек беленький —
Эта куча
Последненький!
А в этой приговорке, записанной от ребят другой деревни, но в том же Бокситогорском районе Ленинградской области, слова немного не такие:
На два камня!
Сдвойтеся,
Сбёрыши,
Троечки,
Добёрыши,