Бывают случаи, что эпитет вроде бы и не нужен, но оторвать его от определенного слова все равно невозможно.
Все правильно и понятно, когда исполнитель былины называет Калина-
царя собакой. Но так же величают его и свои:
Говорили татары таковы слова:
«Ай же ты, собака да наш Калин-царь!»
Больше того: Калин и сам себя не может назвать по-другому, как-нибудь повежливее. Вот послушайте, что он говорит Илье Муромцу:
Не служи-тко ты князю Владимиру,
Да служи-тко ты собаке царю Калину...
Это свойство эпитета — сохраняться без всяких изменений — помогло
ученым разгадать некоторые загадки фольклора.
Например, в былинах Алеша Попович иногда изображается иронически, часто ирония эта выглядит неуместной, потому что Алеша действительно богатырь и совершает настоящие воинские подвиги. Фольклористы уверены, что недоброжелательное отношение к Алеше возникло позднее, когда в народе утвердилась резко отрицательная оценка духовенства, церковников, попов. Алешино прозвище — Попович. Вот сказители стали прибавлять, используя известную поговорку: «Лешенька роду поповского, глаза у него завидущие, руки у него загребущие». А постоянный эпитет, характеризующий Алешу, — «смелый».
Эпитет донес до нас, как камень доносит очертания древнего растения, мысли и взгляды первых создателей и певцов былин.
Примерно то же самое произошло и с образом князя Владимира. Когда Илья Муромец привез в Киев Соловья Разбойника, он выглядит комически: от соловьиного свиста упал на карачки и вместе с княгиней и боярами ползает по двору. Да и в других былинах он нередко трусит, совершает некрасивые, неблагородные поступки: обижает Илью, не верит Илье, иногда даже сажает его в погреб. Но постоянный эпитет, который несмотря ни на что прикреплен к его имени, — «ласковый», «красное солнышко». Значит, первоначально в глазах народа образ Владимира, объединившего разрозненные княжества вокруг Киева, образ сильного князя был положительным. А в эпоху более позднюю, когда между князьями разгорелись бесконечные междоусобные войны, причинившие народу столько бедствий, отношение к княжеской власти, к князю изменилось, стало отрицательным. Поэтому и существует в былинах
такая двойственность в обрисовке Владимира: вообще-то, он хороший,
ласковый, а вот дела-то его часто не хорошие.
Но мы еще далеко не закончили разговор о художественных особенностях фольклора.
В фольклорных произведениях всегда встречается множество самых разнообразных повторов.
Повторяются отдельные слова:
Мимо дома, мимо каменного,
Мимо сада, сада зеленого...
Повторяются слова одного корня: горе горькое, чудным-чудно, сослужить службу.
И в песнях, и в сказках, и в былинах часто встречаются устойчивые сочетания слов, близких по значению, синонимов. Такие синонимические пары есть не что иное, как смысловой повтор: тоска-кручина, шел путем-дорогою, ходил-гулял молодец; солдат разгоревался-растужился (от слова «тужить»); Илья Муромец «прибил-прирубил всю силу неверную».
В песнях повторяются не только отдельные слова, но и целые строки (стихи), а иногда и несколько стихов.
По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой,
По Дону гуляет казак молодой,
А дева рыдает, а дева рыдает,
А дева рыдает над быстрой рекой...
А дева рыдает над быстрой рекой...
Уберем повторы. Оказывается: чтобы усвоить эти четыре стиха, достаточно запомнить лишь два:
По Дону гуляет казак молодой,
А дева рыдает над быстрой рекой...
Представьте, что вы никогда не слышали этой песни. И вот при вас начали ее петь. Не пройдет и минуты, как вы уже поймете, догадаетесь, как она построена, и сможете подтягивать. Те, кто знают слова, начнут: «А дева рыдает...» — и вы подхватите, два раза повторите это место, а потом ^еще раз всю строку: «А дева рыдает над быстрой рекой». И получается, что исполнение песни есть в то же время и какое-то занятие, урок, что ли, по ее заучиванию.
Теперь внимательно прочитаем свадебную песню. Ее любил Пушкин. Песню эту пела ему известная певица, цыганка Таня, накануне его свадьбы с Натальей Николаевной Гончаровой.
Девушка видит, что за ней едут, уже приехали, собираются насильно взять замуж. Она все более тревожно спрашивает мать: кто это едет, зачем? Мать, которая давно все знает, понимает, что происходит, успокаивает ее: не бойся, мол, никого нет. А сама, наверно, и жалеет дочь, и вспоминает, что и ее так же против воли отдали, и покорно думает: так уж заведено, ничего не поделаешь.
— Матушка! Что в поле пыль?
Родная! Что в поле пыль?
— Дитятко! Кони играют,
Милая! Кони играют.
— Матушка! Бояре едут,
Родная, бояре едут.
— Дитятко! Сиди, не бойся,
Милая! Небось, не выдам.
— Матушка] На двор въезжают.
Родная! На двор въезжают.
— Дитятко! Сиди, не бойся,
Милая! Небось, не выдам.
— Матушка! Во терем идут,
Родная! Во терем идут.
— Дитятко! Сиди, не бойся,
Милая! Небось, не выдам.
— Матушка! За стол садятся,
Родная! За стол садятся.
— Дитятко! Сиди, не бойся,
Милая! Небось, ие выдам.
— Матушка! Из-за стола встают,
Родная! Из-за стола встают.
— Дитятко! Сиди, не бойся,
Милая! Небось, не выдам.
— Матушка! За ручку ведут,
Родная! За ручку ведут.
— Дитятко! Господь с тобою,
Милая! Господь с тобою.
Заметили, сколько здесь повторов? Каждая фраза дочери и матери повторяется. Всюду одинаковые обращения: «матушка» и «родная», «дитятко» и «милая». Так что в памяти-то держать нужно гораздо меньше половины всего текста.
Разобрав песню, мы что-то узнали, поняли, но, как всегда бывает при этом, ослабло, пропало наше впечатление от нее. Перечитайте песню, не думая ни о каких приемах. Какое это глубокое, внутренне напряженное произведение (а ведь мы еще мелодии не слышали!). Оно не может оставить человека равнодушным.
Приемы-то, оказывается, спрятаны, не выпирают из текста, они сами приобрели огромную художественную ценность и выразительность. Это словно какая-нибудь деталь или колонна в прекрасном архитектурном сооружении: крепко держит стену или крышу, а выглядит просто как украшение, — нагрузки, которую она несет на себе, не ощущаешь, не видишь.
Но даже и это еще не все.
Мы, конечно, не знакомы со старинным свадебным обрядом так, как были знакомы с ним певцы-крестьяне. Песня говорила им о хорошо известном порядке венчания: вот на разукрашенных конях приезжают бояре, или поезжане (так назывались участники свадьбы). Они (выписываю из песни) «на двор въезжают», «во терем идут», «за стол садятся», «из-за стола встают», «за ручку ведут» — то есть уводят невесту к венцу.
Как нельзя в обряде миновать сидения за столом, так нельзя и в песне пропустить это место. Сюжет, содержание, порядок строф были предельно ясны для каждого, кто пел эту песню.
Вот смешная байка:
Чикалка да брикалка,
Колотилка, стукалка,