— Сэму придется задержаться для починки Фалькона. Старка здесь нет, но Карл обещал, что они что-нибудь придумают, — Стив сжал ладонями закрытые мифрилом плечи. — Тебе страшно?
— Не за себя.
Не счесть боев, в которых я сражалась за других. Комната Памяти появилась не сразу, но если бы она тогда существовала, то пришлось бы строить целый дворец, в котором могли бы уместиться портреты всех погибших друзей. Год за годом мое нежелание душевной боли росло, как и решение больше не привязываться сильно к кому-либо, но осечки были — я все же живой человек… наверное. Башенга сказал, что я — руки Души Мира, отводящие беду, но правильнее было бы сравнить меня со скальпелем хирурга, который постоянно погружается в гнойные раны. Измазывается в грязи, чтобы другие остались чистыми. И оказывается там, где нужен, не касаясь здоровой плоти.
— Помнишь, я говорила, что в Арде Судьба постоянно сталкивала меня с Мелькором? Я тогда к ней не прислушивалась, а потом оказалось, что моим главным заданием было помочь ему. На вашей Земле я наткнулась на тебя с самого начала, художник из Бруклина, а теперь посмотри — мы вместе пойдем воевать против самого жестокого тирана Вселенной.
— Мы будем не одни, Астрель, — разворачивает к себе, обхватив ладонями мое лицо. — Росс обещал поддержку ПВО, наш крейсер с истребителями, армия Ваканды, добровольцы из нашего Мира, Локи и все остальные. К тому же с нами будет один удивительный дракон, который сражается и колдует так же хорошо, как и смеется над всеми. И рядом с которым я хочу провести всю свою жизнь.
Красное пиво с корой йохимбе дарит легкость и жар, заставляя кровь быстрее течь в жилах. Оно подстегивает лишь желания плоти, но глаза, что цветом как безмятежное небо, заставляют плясать и исцеляться мою расколотую душу, которую… которую…
Которую я сама когда-то расколола. Чтобы любовь не мешала мне исполнить свой «долг».
Писк в ушах заглушает слова обеспокоенного Стива, а горло словно перехватывает рукой душителя, когда я не могу удержаться на ватных ногах и безвольной тряпкой падаю на дощатый пол. Мне и холодно, и жарко от воспоминаний, где я вижу со стороны, как прошлая Аста вырывает из души милосердие и любовь, чтобы ее рука не дрогнула, когда она убьет тварь, в которую превратился ее коронованный муж. Зря он тогда не послушал меня и начал экспериментировать с собственной душой. Раскол той Асты был необходимостью — монстра может убить только монстр. Вот только монстру будет мало одного убийства.
Еще… Еще. Еще!
У меня тогда не было мечей и ножей — я считала их пережитками прошлого. Дальнобойное оружие стало моей страстью, и только новые модели винтовок, гаубиц и плазменных пушек могли порадовать мое черное сердце так же сильно, как новые модификации бомб и излучателей. Порох, плазма, поглощающие органику недолговечные бактерии, особые звуковые волны, от воздействия которых человек хочет лишь смерти… Все для того, чтобы мне на руки не попала даже капелька крови, ведь это варварство. Зачем буквально мараться, если можно просто нажать курок, повернуть тумблер или отдать приказ? В некоторых городах было слишком много сторонников моего мужа, чтобы допрашивать их по одному, а в любви (какая глупость!) и на войне все средства хороши. Я «очистила» их, дошла до того, кого поклялась любить до самой смерти, и лично застрелила. Моя «благородная» цель была достигнута путем разрушения множества городов и уничтожения половины населения.
Еще… Еще. Еще!
К тому времени милосердия во мне уже давно не было. Из дыры на месте части души я ночами слышала шепот: «Предатели… В каждом городе… В каждом доме…» Стивен, когда в первый раз увидел руку Зимнего Солдата у меня на стене трофеев, посчитал меня чудовищем хуже Локи. Правда оказалась более ужасающей — я хуже Таноса, ведь он оставлял в живых хотя бы половину. Лирим во мне еще не было, алчный и свирепый дракон еще не освободился, но уже тогда впервые поднял рогатую голову, стоило мне нажать на курок и разнести мозг бывшего возлюбленного, нарушив Клятву и прибавив его безумие к собственному. Вывернутая наизнанку суть трофея — убивший дракона сам становится драконом.
Еще… Еще. Еще!
В других Мирах это обтекаемо назовут «кадровыми чистками», но на деле моя жажда крови и растущая паранойя обернулась массовыми казнями в собственной армии, пока рядом не остались только отъявленные головорезы. Которым нужны была только кровь и чужие страдания, чтобы заполняли дыру в душе. И мои похвалы, когда они приводили ко мне особенных людей, чьи сердца я жрала с серебряных блюд, поглощая чужую силу и знания.
Еще… Еще. Еще!
Мне было мало. Зачем останавливаться, если я только вошла во вкус и есть другие планеты? Слабые, размякшие от мирной жизни, чьи жители отстали в развитии, раз до сих пор опираются на добрые чувства и молятся милосердным богам. Я принесу им свою веру в неизбежность смерти. Добрым и злым, храбрецам и трусам, мужчинам и женщинам, старикам и младенцам. Всем.
«Бог есть любовь. Даже самый страшный его поступок в итоге принесет мир и процветание. Если же наоборот, то он демон, и ему не место среди Миров».
Чудовище, бессердечный монстр, недостойный жизни демон. Я сотни лет пыталась докричаться до любых богов, чтобы узнать, за что меня наказали беспамятством, а это оказалось благословением. Для меня после всех моих преступлений… Так пусть же разверзнется подо мной земля, раз она и так дрожит.
— Аста, прекрати! Астрель! Хватит! Ты уже не она!
Хоть разум мой блуждал далеко, но тело оставалось рядом со Стивом в моем старом милом доме, с охряных стен которого давно сняты трофеи. Дышать все так же трудно, и дощатый пол покрывается трещинами, как и стены с потолком. А руки ближе к локтям обхватывают большие мужские ладони. Одна лежит сверху, другая поддерживает снизу, как при передаче воспоминаний. Он знает, по глазам вижу, что знает. Что же твоя магия начала пробуждаться так рано, мо анам…
— Уходи, радость моя, — вырываю руки и отталкиваю, чтобы упавшая балка не придавила его. — Иначе запачкаешься…
Если раньше моя магия была лишь легким цветным ветерком, то сейчас больше похожа на ураган, который бережно вынес слишком милосердного мужчину за упавшую с петель дверь. Оставайся таким же добрым, как и прежде, душа моя. Под вой испуганного Мира Двух Солнц и грохот складывающегося дома бью костяшкой большого пальца в точку на груди, которая остановит сердце. Я, Астрель, убиваю монстров и мараю руки, чтобы другие остались чистыми. Так я теперь поступаю.
…балд… …ёрт возьми… …дом разрушен до основания… …как твой командир… …ни грамма ответственности перед главным сражением… …Локи, Майрона, Мелькора простила, а себя нет… …Башенга намекал, что ты можешь выкинуть подобное… …едва в саркофаге не оказалась… …ты не умрешь, я так сказал!…
Чувствую себя отжатой половой тряпкой, которую ругают и бережно прижимают к груди, вытаскивая мусор из волос. Сквозь едва приоткрытые веки видны мутные золотистые точки среди зелени. Опять мы под яблоней.
— Мне все равно, горят твои глаза или нет. И на прошлое мне плевать — это было очень давно. Я сам убью Таноса, если ты так боишься стать прежней.
Убивший дракона сам становится драконом. Уроборос раскрыл пасть, готовый снова укусить свой хвост, но я не позволю этому случиться. Мне не привыкать мараться, ведь мой долг — быть по уши в дерьме. Даже тот невзрачный человек на руинах города-круга не решился меня убить. Потому что монстра должен уничтожать только монстр. Проклятьем больше, проклятьем меньше… Какая разница?