— Мистер, я могу сесть за ваш столик? — низкий голос выдернул меня из горьких воспоминаний. В проходе стоял мужчина среднего роста и возраста, одетый как типичный житель современного большого города. — Свободных мест больше нет.
— Конечно. Вы мне не помешаете, — махнул на противоположный диванчик и снова погрузился в рисование.
Карандаш с мягким грифелем. Жирные черточки, создающие темноту за острыми зубами, приоткрывшимися в насмешливой ухмылке от чьей-то шутки. Извечное бурчание и демонстративное нахальство, которое под конец воспринималось как обычное жужжание, почти неразличимое за страшными событиями. Маленькая жалящая пчелка, чья смерть принесла ноющую тишину.
…Мир который однажды сложили, Для
нее лишь дорога цветов…
Я написал эти слова неизвестного поэта под изображением странной девушка Асты, а потом начал рисовать по краям портрета разбитые цветы. Будто их сначала проморозили, а следом бросили на пол, из-за чего лепестки разлетелись синими осколками.
— Хм… Рисуете в стиле Вальехо? — вдруг вгляделся в рисунок мой сосед. — Ну там… Фэнтези, мечи, монстры и бронелифчики…
— Нет, — не дал вырваться негодованию от сравнения с эротическим художником. — Я ученик старой школы. А это очень дорогой для меня человек, — медлю секунду и добавляю, впервые заговорив с посторонним о моей печали. — Ее броня всегда была практичной, хотя тела она не стеснялась. Даже слишком — некоторые ее платья должны были быть скромнее, но она никогда меня не слушалась.
— Это как? — мой сосед вдруг перестал мучить вилкой стандартный омлет.
А потом меня будто прорвало. Целый поток несправедливых обвинений вылился на девушку, что любила взять двумя пальцами чужие нормы морали и отбросить от себя, как противного таракана. Мне становилось легче, когда я вываливал на случайного собеседника все свои смешные претензии, обнажая нутро и выставляя себя сумасшедшим — несгибаемый Капитан Америка ненадолго исчез вместе с щитом и звездно-полосатой формой, обнажая живого человека.
— Зачем нужно было идти на такие жертвы и рубить себе руку, если о ней никто не вспомнил? Зачем?! — дорисовал на бумаге осколки лепестков у ледяного барвинка. — Она моя жена, и иногда мне кажется, что о ее существовании помню только я, а все остальные забыли. Был дракон — и не стало дракона. Мелочь какая… Кошка с мечом? Какая такая кошка с мечом?! Все забыли или даже не знали, что она любит книги, кузницу, сериалы, кофе и сырое мясо со специями. Наслаждается табаком и вином, будто они созданы исключительно для ее удовольствия. Заключает пари по любому поводу, будь это дождь в следующую пятницу или чужая свадьба. И она любит синие цветы. Особенно барвинок. И никогда не боится показаться смешной. Хотя… скорее нарочно выставляет себя посмешищем, будто она комик на выступлении.
— Мда… — собеседник задумчиво почесал затылок, переводя взгляд со скромного букета на рисунок с надписью. — Была у меня девчонка, что увлекалась фишками япошек. Так там большие шишки не считали зазорным выставлять себя идиотами на сцене, раскрашивая лицо красками, как гейши. Трейси даже пыталась затащить меня в их театр, как идиотка повторяя: «Ханамити, Кевин, прочувствуй Ханамити»… Бред один.
— Что это? — оторвался от нанесения штрихов и почти снял темные очки.
— Ну вроде как «дорога цветов», по которой актеры через зрителей выползают на сцену и потом уходят обратно. Очередная япошкина хрень, когда они придумывают тайный смысл и название на каждую мелочь, — выдал мой сосед, слишком демонстративно ломая омлет на кусочки ребром вилки. — А ты не знал?
— Официально мне было дано звание балбеса, — поправил козырек кепки и отпил сносный кофе из кружки, ведь он приготовлен не мной и не горчит. — Знаешь, Кевин, если бы у моей жены была своя дорога цветов, то они были бы стеклянными и при каждом шаге хрустели и ранили ноги. И знаешь, что бы она на это сказала?
— Что? — сосед с интересом подался вперед, сцепив руки. — Ну говори же!
— Примерно: «Ах ты ж сука, красота-то блядь какая!», и пошла бы дальше, насмехаясь над всеми и называя богов психами и садистами, — резко допил кофе, и гуща осела на зубах, словно земля с могилы. — Если бог есть любовь, то почему он отнял ее у меня? Я видел Создателя так же близко, как тебя сейчас, и Аста была права — он двинутый на голову лжец. Этот сукин сын сказал, что «освободил» ее, а на самом деле просто уничтожил. Нахер такую благотворительность!
Случайный свидетель моего откровения последние пять минут сидел над своим омлетом, будто рядом с ним взорвалась свето-шумовая граната производства Старка — только глазами хлопал.
— Срань господня… — Кевин отмер и взлохматил волосы. — Капитан Америка матерится как сапожник и богохульствует. Это сенсация!
— Что?.. — даже отпрянул от человека, который меня раскрыл, несмотря на маскировку.
Из-за скачка адреналина во мне проснулся капитан армии США, вышедший на задание. Кевин подсел именно ко мне, хотя тогда в кафе было несколько свободных мест рядом с девушками или такими же прилизанными парнями в слишком узких джинсах. Он не съел ни кусочка своей еды, только ковырялся вилкой в тарелке, создавая видимость обеда. А еще у него что-то зажато в кулаке. Нужно было всего лишь немного выкрутить чужое запястье, чтобы из ладони на дешевую столешницу рядом с букетиком барвинка вывалился маленький диктофон. Другие посетители обернулись на резкое движение и звук разбившейся тарелки.
— Эй-эй! Кэп, спокойно! Я не террорист, — парень прошипел сквозь стиснутые зубы и зашарил во внутреннем кармане легкой куртки, пока не вытащил удостоверение. — Кевин Уокер, корреспондент «The Daily Bugle». Может скажешь несколько официальных слов для моей статьи? Капитан?
— Падальщики… — в глазах потемнело от гнева. Я ребром ладони превратил диктофон в кучу разбитого пластика с микросхемами, а воротник писаки смял в кулаке, протащил его через весь стол и поднял захрипевшего человека в воздух. — Если ты или твои дружки попробуют станцевать на костях моей жены — я убью тебя. Если я увижу в вашей желтой газетенке хоть одно недоброе слово про дракона или кошку-оборотня — оторву голову и заберу на память. Ты меня понял? — под вскрики посетителей встряхнул парня и поднял выше. — Не слышу ответа. Ты меня понял? Ты меня понял?!
— Он же сейчас задохнется! — какая-то девушка выкрикнула из толпы, сгрудившейся у выхода из кафе, чем привела меня в чувство. А я ведь уже тянул руку, чтобы сломать писаке шею.
Пора убираться, пока не вызвали полицию, а я кое-как еще держу себя в руках. Основные двери забиты народом, выход на кухню и в подсобку занят глазеющим персоналом. Остается только окно. Быстро сгреб со стола рисунок с цветами и уже собирался высадить локтем стекло, движимый мыслью оказаться подальше отсюда, как гул голосов просто исчез. Как и однотипные столики с диванчиками и побагровевшим репортером на полу — я больше не в Нью-Йорке.
Пожухшая трава под ногами может быть в любом уголке Земли, но вот перемешанные с красной черепицей руины дома, и маленькая побеленная кузня с пучками сухих трав под козырьком существуют только на планете, для которой светят два солнца. Тоска нашего Мира не смогла перебить мою ярость и боль, когда я смотрел на измятый рисунок, с которого насмешливо скалилась рогатая девица, что постоянно отдавливала мне ноги в танце. Мое желание снова увидеть ее было так велико, что бумага сама собой задергалась и осыпалась в высохшую траву песком. Чтобы стать девушкой с черными линиями и точками на лице.
— Аста…
Я сгреб ее в охапку и целовал темные волосы, будто и не было нескольких месяцев тупой скрываемой боли. Стирал пятнышко краски с уха и обещал никогда не покидать. Я много чего говорил, но ничего не услышал в ответ. Ни слова, ни хмыка. Никакого намека на запах перца и корицы. Ни единого отклика чужих эмоций от браслета на руке. Даже дыхания или стука сердца… Она моргала, на губах застыла ухмылка, с которой я ее нарисовал, но в карих глазах царила пустота. Существо, лишь внешне похожее на Астрель. Я смог сделать только шаг назад, когда кукла рассыпалась на мелкие бумажные клочки, а Мир вдруг заговорил со мной.