Пока он разглагольствовал про опасность неосторожных желаний, слишком явно намекая на тот чертов день в Ваканде, я протирал масляной тряпкой клинок и не мог прекратить думать о том, что держу в руках зачарованную сталь. Которая может разрушать внешнюю оболочку богов и духов. Интересно, сколько ударов понадобится для лоа, результатом интриг которого стало надгробие с тремя лунами?
— Явились-таки… А ведь я пытался вас звать, но вы не пришли, — взвешиваю нож на ладони, прикидывая расстояние для броска. — Чем же так долго занимался дух, постоянно болтающий о времени?
— Ошибался и грешил. Я ведь когда-то был живым, так что мне простительно. Прогуляемся? — с кряхтением поднялся и заковылял в сторону яблони с голыми ветками. — Знаешь ли ты, Хаат Стивен, что грехи не так уж и плохи? Они определяют наше бытие и поступки, делают нас уникальными и неповторимыми. Поэтому следует не искоренять их, а держать в узде.
— Дайте-ка угадаю… — спрятал чехол с ножом в задний карман рабочих джинсов и раздраженно отряхнул руки. — Ваш главный грех — жажда власти. Вы наслаждаетесь возможностью крутить жизнями людей, как только вам вздумается. Вы интриган, для которого все остальные — пешки и марионетки.
— А вот теперь ошибся ты, — Хозяин перекрестков сморщился и концом трости убрал с дороги несколько сухих сучков. — Мой главный грех — тщеславие. Еще в детстве я был так горд, что Баст спасла именно меня. Когда она пришла во второй раз и снова спасла меня, а следом и помогла выиграть войну, я возгордился и не уставал напоминать другим, что наша богиня именно меня любила как сына. Слава — очень сладкая отрава, приготовленная для любого лидера, и я ей поддался, в отличие от тебя или Астрель.
— Очень познавательно, сэр «котеночек», — раздражение вспыхнуло сильнее, стоило нам остановиться у надгробия под яблоней с голыми ветками. — Но это все равно не объясняет цель вашего визита.
— Не перебивай старших, когда они признают свою вину, — коротко буркнул древний лоа, расчищая старомодными штиблетами участок земли от полусгнившей опавшей листвы. — Я видел почти во всех вариантах Пути, что Астрель исчезнет. Даже та клятва, которую она дала тебе на Мосту Времени не смогла бы ее удержать, только немного связать душу с духом и дать возможность вспомнить тебя в следующих мирных жизнях, не более. Поэтому я и попросил у нее по всем правилам отречься от части плоти и меча. Тогда ее душа, тело и дух все еще были крепко сплетены, так что творение и рука Астрель до сих пор являются частью возрождающегося существа, как маяк. Нужен только толчок, чтобы запустить рост саркофага и тела для Баст. Чтобы ей было, куда возвращаться.
В этом и состоит главный грех Башенги — он захотел быть тем, кто разбудит деву-оборотня после регенерации. Лавры спасителя очень соблазнительные, и лоа не смог удержаться, но было кое-что, над чем верховный дух Земли оказался не властен — возрождение не начиналось. Пока я страдал и еле находил в себе силы, чтобы жить ради других, Папа Легба один за другим испытывал способы вернуть Асту. Никакие сожженные травы или ритуалы не подействовали, даже приживление руки на место потерянной конечности одной согласной на эксперимент девушки не получилось — отсеченная часть застыла в вечном стазисе. Следом Башенга перепробовал множество святилищ, переполненных магией, но и тут его ждала неудача.
Лоа наконец расчистил участок у надгробия и в его ладонях из ниоткуда появилась бледная отрубленная рука Асты, в которой до сих пор был крепко зажат меч — жадный дракон просто так своё не отдает. Золотой широкий браслет бросал блики на виновато вздыхающего темнокожего духа. Не сказать, что это на меня подействовало.
— Где конец, там и начало, — стоило женской руке соприкоснуться с землей, как бледно-розовый срез закровоточил, а из-под жухлой травы появились верхушки кварцевых кристаллов. — Было моё, стало ничьё, Стивен Грант Роджерс. Простишь ли ты меня за боль, которую я причинил тебе своей жаждой тщеславия?
— Возможно, — и незаметно хрустнул костяшками пальцев.
Око за око. Дух он там, земной божок или еще какая великая потусторонняя сущность, но несколько зубов я ему выбил. И забрал один как трофей — похвастаюсь потом Асте.
— …мир, который однажды сложили, для нее лишь дорога цветов. Алекс, не вертись. Если ты опять свалишься, то я больше не буду тебе читать, — попытался сурово отчитать дочку Брюса и Наташи, но она скуксилась, спрыгнула с моих коленей и уселась на молодую сочную траву под яблоней, чуть не раздавив кустик барвинка. — И как это понимать, мисс Бэннер?
— Так я точно не упаду, дядя Стив, — развела маленькими ладошками, будто ей приходится объяснять очевидные вещи. — А что ты мне подаришь на день рождения? Сделаешь мне лодочку, чтобы я могла катать маму и папу по озеру? Только парус должен быть черный-черный! И говорящего попугая! И шляпу с подзорной трубой! И саблю!
— Юная леди! — захлопнул книгу со стихами. — Тебе исполнится только шесть лет. Никакой сабли!
— Но у тети Асты сабля есть, а она тоже леди, — рыжая девочка откинула с кварцевого саркофага край синего покрывала. — Вот же она, сабля! Правда, ее почти не видно за бурой грязюкой, только если на солнце блестит.
— Хватит, — набросил тяжелую ткань обратно на саркофаг и разгладил складки, исказившие вышивку двух солнц и трех лун. — Ты еще слишком маленькая, чтобы смотреть на свою крестную, пока она в таком состоянии. Иди в дом.
— Ну дядя Стив… — и преувеличенно наивно захлопала ресницами.
— В дом! Иначе попрошу тетю Джейн позаниматься с тобой математикой, и чтобы Тор вас не отвлекал, — добавил в голос твердости, пока этот «цветочек» не начал вить из меня веревки. Алекс тут же надулась и поплелась по тропинке, распинывая гравий позеленевшими ногами и бурча себе под нос, забыв о моем остром слухе. — Это что такое я слышу? Как ты меня назвала? Балбесом?!
— Уи-и-и! — на бегу запищала девочка и быстро скрылась за деревьями, откуда и раздались приглушенные расстоянием извинения. — Дядя Стив, прости! Я больше так не буду!
После визгов ненадолго воцарилась тишина, а следом лесные птицы снова начали петь свои песни, перекликаясь с веток цветущей яблони — в Мир Двух Солнц пришла долгожданная весна.
— Знаешь, Астрель, этого ребенка испортили даже рассказы о тебе, — опустил ладонь на вышитый золотом герб, под которым чувствуются твердые грани хрусталя. — Одно остается неизменным — дети тебя не боятся. Даже когда ты вся покрыта засохшей кровью.
В тот момент, когда саркофаг начал расти, я не обратил на кровотечение из среза особого внимания, а зря — оно не утихало, пока алая густая жидкость не заполнила кокон. Потом казалось, что у надгробия лежит огромный продолговатый рубин, зачем-то закрытый кристаллами кварца. Вызванный Старк в своей обычной язвительной манере поздравлял меня с очередной «паранормальщиной», связанной с его живучей «дочуркой», пока крепил к саркофагу улучшенные датчики и настраивал их на связь с тонким планшетом.
— Это карма, Роджерс, — покопался в принесенном с собой кейсе с приборами. — Мы с Пеппер недавно ходили к врачу на обследование, так что у нас будет девочка. И она хочет дать ей имя Моргана, как у злой ведьмы! Но говорит, что на самом деле хочет назвать в честь дядюшки Моргана. Что делать, даже ума не приложу…
— Тони, — положил руку на плечо озадаченного гения и против воли улыбнулся. — Просто смирись с этим. Иначе узнаешь, почему ураганам дают женские имена, а с миссис Старк на встречах разговаривают исключительно вежливым тоном.