11 мая 1945 года на новую луну я снова разжигаю костер кремнем и кресалом. Только такой огонь подойдет — спички и бензиновые зажигалки не в счет. Нет в них души для светлого колдовства. Подкладываю валежник в огонь, вспоминая глаза цвета безмятежного неба, подворотню и песок у края Атлантического океана. И почему-то покрасневшие уши, когда прощалась на вокзале. Держись, бро, немного осталось — и я верну себе магию. Будешь жить долго, любить женщин, растить детей и деревья. Рисовать все на свете, мой милый художник. Я скую тебе самый мощный оберег. Запрячу в него свою улыбку и силу, чтобы хранил тебя, как дракон — сокровища, мы об этом говорили на берегу. Стивен Грант Роджерс, мой бро. Ты станешь старым пердуном и узнаешь, что так будут называть себя рэперы и гопники, но пусть это будет для тебя сказкой о нашей встрече.
Жаркий огонь яростно лижет бревна, фонарями отражаясь в глазах. Греет шерстяные уши и подобранный хвост. Я колдую старым человеческим способом для тебя, мой милый друг с сияющей душой, чей дух крепок и прозрачен, как горный хрусталь. Летит в костер засохший букет из клевера и вербены, завязанный на крепкий узел стеблем крапивы. Как и прежде, для удачи, защиты и исцеления. Как и много раз до этого… Только вот мой усохший букет больше не исчезает за мгновение в огне, а просто горит, как обычное сено. Как блядское обычное сено!
Что же это я? Может, просто перепутала травы и взяла не то, что нужно? Надо бежать домой! Под навесом кузни сохнут еще пучки травы, собранные на весь будущий год.
Про ботинки даже не вспоминаю — бегу. Кошачьи лапы с когтями и высокой пяткой несут меня к дому деда Монгво быстрее, чем человеческие. В кузне очаг давно потушен, но так даже лучше. Может, кремень и кресало уже не подходят? Хватаю трут и палочку — буду разжигать и раздувать огонь, как первые люди. Кошкам трудно дуть в одном направлении, но мне все равно. Новый огонь ждет подношений и просьб. С трудом связываю когтистыми пальцами клевер, вербену и крапиву в одно целое. И снова не исчезает. Только медленно занимается пламя на не до конца просохших листьях. Нет… Сваливаю все травы в одну кучу и закидываю в кузнечный горн. Но ничего не происходит. Просто продолжает тлеть сырая трава, заволакивая все пространство дымом. Нет…
Как больно… Как горько… Нет больше моего художника, что тогда на пляже похлопывал себя по карманам, безуспешно пытаясь найти блокнот и карандаш. Не будет он больше краснеть и смущаться. И говорить «мисс». И напропалую пьянеть от греческого вина, а чудесные глаза, что цветом, как безмятежное небо, сожрут могильные черви. Твое сердце больше не бьется. Потому и бессильна моя дурная ворожба. Боги, превратите меня в камень… Еще одна могила за моей спиной. Со все силы прижимаю руки к лицу и вою. Когти впиваются в лоб и щеки.
Я даже не слышу, как дедушка Монгво заходит в кузню и обнимает меня за плечи.
— Ну что ты, Этиро… Что случилось? — и гладит меня по ушастой голове.
— Он умер… Он меня не дождался. Мой друг… — мне уже все равно.
— Это… случается. Со всеми. И со мной тоже случалось. Много раз, — обнимает меня за плечи. — Плачь, Этиро. Не держи скорбь в себе — послушай старого индейца-гурона. Я тоже много кого так провожал в край последней охоты.
Я знаю, дедушка Монгво. Я зову тебя дедом, а сама старше тебя. Но сердце у меня не каменное. Раз за разом я обдираю с него корку, обнажая чистое девственное нутро. Чтобы смотреть на мир, как ребенок. Чтобы не ожесточаться. Чтобы радоваться и любить. И чтобы страдать и печалиться — куда уж без обратной стороны медали. Мой Мудрый Друган берет меня на руки и относит в дом. И откуда в нем столько силы. Укладывает меня на ветхую лежанку из бревен и досок со старым сенным тюфяком. Укрывает лоскутным одеялом с индейским узором и начинает петь. Я до сих пор не знаю языка гуронов. Все-таки я пришлая. Незнакомые слова сплетаются в мелодию гор и лесов, а морщинистые руки гладят по голове, задевая мохнатые уши. Неважно, все неважно. «Этиро», что за новое слово? Я его не знаю. И засыпаю под эти мысли.
Связи в селении Сагамок нет, поэтому я так и не узнаю, что еще 6 мая 1945 года Стивен Грант Роджерс затопил бомбардировщик с опасным грузом в Атлантическом океане. Вместе с собой.
Утром я смотрю на грязные ноги, что торчат из-под одеяла, и понимаю, что моя легенда про умершего мужа и свекра-извращенца окончательно рассыпалась прахом. На кухне гремит сковородкой дед Монгво, свидетель моего разоблачения.
— Что значит «Этиро», дедушка? — на мгновение он замирает.
— А то и значит. Дикая кошка, — делает вид, что он тут совсем-совсем ни при чем.
— Как давно ты узнал?
Мнется, растирает между пальцев невидимую грязь.
— Когда только слепота начала уходить. Я, может, и плохо видел, но силуэт различить смог. Трудно принять торчащие уши и подвижный хвост за игру теней. Я ждал смерти — думал, дух горного льва пришел за мной. А ты пекла мне хлеб и таскала добычу из леса. Я уже долго задаю себе этот вопрос, так скажи, почему?
— Потому, что ты мой дедушка Монгво. И я тебя не оставлю. Люди не врут, когда называют меня Поуокой, ведьмой. А я как будто бы вернулась домой, — беру его за старую морщинистую руку, обхватываю пальцами запястье и смотрю в выцветшие карие глаза. — Я не брошу тебя, старик Монгво. Когда ты упадешь — я тебя подхвачу. Когда ты загрустишь — я развею твою печаль. Я не дам тебе утонуть в болезни. Твой ум будет тверд до самого конца, а душа ясна. Когда наступит твой смертный час я, Астрель, закрою тебе глаза и провожу в последний путь, в новый мир для твоей души. Обещаю.
Мурашки пробегают от наших сомкнутых рук до хребта. Теперь это не только электрический разряд, а еще и метка-браслет на руке. Нерушимый знак Договора, подкрепленный именем. Магия вернулась ко мне слишком поздно. Но я все равно сделаю то, что должна. Моему Мудрому Другану не прибавить лет. Все, что я могу — сохранить его разум и здоровье в целости, пока он не уйдет. А потом найти свой новый путь. И я снова послала по пизде свое липовое обещание не говорить никому свое полное имя. Ибо нефиг.
Я говорила, что дедушка Монгво — старый пиздюк? Так вот, повторяю — он старый болтливый пиздюк. У меня теперь появилось третье имя в заповеднике Сагамок. Этиро — так меня называют. Дикая кошка, мать его.
Война закончилась. Старые знакомые возвращаются домой и выдергивают из притолоки ржавые гвозди, на которые когда-то сами дышали на пороге, вбивая камнем в податливое дерево, как знак обещания вернуться домой. Все они вернулись. И зовут на охоту вместо гончей. Обещают поделиться мышами, ебнутые гуроны со всеми их ирокезами и томагавками, твари патлатые.
Спустя год со стороны США к нам идет эпидемия кори. Это болезнь, что собирает свою дань среди детей. Я не могу дать каждому из них обещание, что вылечу. Просто не справлюсь. Поэтому вспоминаю все, чему научилась в других Мирах. Пешком оправляюсь на берег озера Гурон и собираю круглую гальку, шлепая босыми ногами по стылой мартовской воде. Так надо. Чем больше лишений я преодолею — тем больше отдача. Время собирать камни.
Уже дома краду без спроса у старого пиздюка напильник и иду в тишине леса выводить металлом на камне руну Альгиз, что формой как раскинутые ветви дерева. Она означает активность, значимость, возможность выбирать, опеку. Защиту, заботу, зеркало от болезней. Так я защищу всех тех, кто стал мне дорог, раскидывая вокруг селения камни. В тот год никто в Сагамоке не умер от кори, а я все же придумала клеймо на выкованные изделия. Как личный знак я взяла себе символическое изображение злого хомяка. С памятью о тебе, художник из Бруклина, для которого я больше не разжигаю огонь от кремня и кресала.
У меня все лучше получается. Ножи под маркой «Злой Хомяк» завоевывают свою нишу на рынке. Я известна, да. Только никто не знает, что Злой Хомяк — это я, никто не готов видеть девушку, озаренную пламенем горна, в кожаном фартуке и с молотом в руках. Дед Монгво, старая сова, выполнил свое обещание — я теперь мастер. Доебусь до гномов — буду Мастер. Именно так, с большой буквы. А пока я экспериментирую с проснувшейся магией. Дышу на раскаленное железо, пою для огня, добавляю свою кровь между пластинами металла для дамасской стали. Дед Монгво говорит, что во время работы от меня дует разноцветный ветер. И я вспоминаю славный город Ехо и сэра Макса. Там как-то раз объявился мастер Ветров и Закатов, что выгнал на небо двенадцать солнц и выпустил цветные ветра. Когда-нибудь я снова пройдусь по мостовым из разноцветных камней и увижу танцующие радуги острова Муримах. А пока я здесь.