Итак…
ВОСКРЕСЕНЬЕ
В тот день, по установившейся традиции (а я ее сам установил и чту последние десять лет), я отправился на «вернисаж» в Измайлово, а точнее, в его антикварные ряды, представляющие собой вполне жизнеспособный гибрид блошиного рынка и отлаженной структуры по сбыту «фальшаков» объевшимся икрой иностранцам и женам новых наших богачей средней руки. Больше всего тут икон, на которых новодельщики даже трещинки поленились нарисовать, а также самой разнообразной домашней утвари последних трех веков, утащенной у одиноких старушек.
К моим интересам все это отношения не имеет. Я собираю поддужные колокольчики конца XVIII — начала XX века. Подделывать их не имеет смысла, да и грабить старушек ради них тоже. Колокольчиков на антикварном рынке и без того много. Но для собирателей-профессионалов ценность представляют отнюдь не все. Имеет значение место и время производства, качество исполнения и оформления, целостность экземпляра. Меня интересуют главным образом колокольчики производства мануфактур городка Слободского Вятской губернии, с надписями. Чем реже встречается надпись, тем колокольчик ценнее.
В этот раз ничего интересного не было: две-три связки бубенцов, два-три поддужных колокольчика конца XIX века и огромная рында с надписью «Независимый», неведомо как попавшая в сухопутную Москву. К тому же дождь — мелкий, но вредный в своем стремлении идти часа три, а то и до вечера — заставлял торговцев, уже принявших по рюмочке, сворачивать дела, убирая со скамеек крашеные доски и ржавое железо. Конечно, если бы я приехал на ярмарку с утра пораньше, может быть, мне и удалось бы обнаружить что-нибудь ценное. Но, во-первых, вставать с утра пораньше (как я думал) мне придется в течение всего учебного года. А во-вторых, до часу дня, глядя на невнятные облака, которые в тот день заменяли небо, я не мог определить, пойдет дождь или нет. В конце концов верность необязательным делам взяла верх, и я поехал, заранее зная, что зря.
(Жена моя бывшая, Алена, все, помнится, говорила: «На что настроишься, то и получишь». Якобы такая освященная веками бабушкина мудрость. От Алены-то я порой получал совсем не то, на что настраивался. А на развод так вообще не настраивался. Но это так, a propos.)
Заход был явно пустой, но я дошел-таки до конца ряда, кляня погоду, ленивых перекупщиков, себя, топающего своими промокшими кроссовками прямо и направо, туда, где скамейки заканчивались и вещи лежали прямо на земле, на газетке или на старой скатерти. Там, в конце ряда, за поворотом и за лотками, расположился вечно унылый и в унылости своей монументальный торговец старьем. Как почти все местные антиквары, он был бородат, толстощек, краснолиц и слегка пьян. Цены у него обычно низкие, но и товар, как правило, завалящий. Впрочем, пару колокольцев, не самых редких, я у него когда-то купил и даже оставил свой номер телефона в надежде на право первой руки. На этот раз, кроме двух утюгов, связки ржавых ключей, жестяного блюда для жарки кабана, стопки открыток тридцатых годов прошлого века да сундука со старыми книгами, у него ничего не было. От нечего делать я стал перебирать книги, явно собранные по чердакам, и притом по чердакам нехоженым. Сверху лежал комплект «Нивы» за 1913 год, затем «Новый Завет и Псалтырь» Синодальной типографии без двух последних страниц; «Воинский устав о строевой кавалерийской службе», петербургское издание 1842 года; «Паломник Киевский, или Путеводитель по монастырям и церквам киевским для богомольцев, посещающих святыню Киева», тот же 1842 год. Еще ниже — Бахирев, «Русский карточный игрок», первое издание, типография Тузова, 1875 год; Княжнин, «Ям. Посиделки. Девичник», опять Петербург, 1808 год. Будь я заядлый книголюб, может быть, все наличные деньги у этого сундука оставил бы, а может, даже побежал бы банкомат искать. Но подлинного интереса я не испытывал, говоря себе, что всех интересных книг не купишь. Это ж не колокольчики.
Дождь накрапывал все сильнее, книги, которые я выкладывал на грязную холстину рядом с сундуком, отсырели. Вид у них был жалкий, как у бомжей в метро. Где-то ближе ко дну сундука лежала тоненькая книжка без переплета, но в хорошем состоянии, все страницы на месте. На обложке значилось: «Черты Ветхого и Нового Человека», далее шел текст небольшой поэмы, страниц на двенадцать. Название показалось мне знакомым, но поэму эту я точно не читал. Книжка маленькая и совсем уж какая-то несчастная. На внутренней стороне бумажной обложки черными выцветшими чернилами был нарисован колокол. Внутри рисунка характерным почерком, каким писали в конце XVIII — начале XIX века, нанесены какие-то слова, значки и цифры (я не вчитывался).