Нравственной нормой Возрождения было понятие virt* — доблести, добродетели, которой должен обладать человек и которая возвышает его. Она ничем не напоминает добродетель в ее средневековом понимании. Под добродетелью гуманисты подразумевали душевное благородство, высокую одаренность, а также жажду к познанию, неукротимую энергию, стремление к действию, смелость, в то время как теологи проповедовали смирение духа.
Идеал человека — всесторонне развитая личность, которой присущи гармония души и тела, мысли и чувства. Этот идеал основан на признании человеческой природы нравственной. Вопреки церковному учению о греховности всех естественных влечений человека ренессансные деятели заявили о его праве на удовлетворение своих стремлений. Такое представление о природе человека сложилось не сразу. Петрарка, например, признается: «Порою… горько сожалею, зачем я не родился бесчувственным. Я предпочел бы быть неподвижным камнем, нежели игралищем многочисленных влечений моего тела»{63}. Вслед за ним и Колюччо Салютати склонен иногда писать об «испорченной природе Адама», о непрерывной борьбе тела и души. Однако тот же Петрарка в других трудах признает присущую человеку добродетель, а Салютати, говоря о необходимости подчинения чувств разуму, считает, что таким путем чувства и страсти становятся орудиями добродетели{64}. Он полагает, следовательно, что нужно не подавлять естественные чувства и желания в соответствии со средневековыми аскетическими воззрениями, а направлять их на моральные цели.
В 30-х годах XV в. Лоренцо Валла в трактате «О наслаждении» пишет о гармоническом единстве души и тела{65}. Манетти восхищается тем, «как велико и сколь удивительно достоинство человеческого тела…насколько благородна и совершенна душа человека… как велико и как славно превосходство самого человека, составленного из этих двух частей»{66}. По поводу традиционного взгляда на человека и его жизнь Манетти замечает: «Все приводимые выше авторитеты многочисленных поэтов, ораторов, философов, рассуждавших и писавших о тщете человеческой жизни, фальшивы, вздорны и пусты»{67}.
Чувственная природа человека одухотворяется, его стремления, по мнению творцов новой культуры, не ограничиваются овладением материальными благами; немалое место занимают духовные ценности. Гуманисты признавали естественной — а следовательно, оправдывали — тягу человека к счастью. Они не сомневались в том, что человек, обладая неисчерпаемыми возможностями, способен добиться желаемого — счастья, совершенства. Инстинктивная радость жизни была, разумеется, свойственна людям и в средние века, но в эпоху Возрождения она становится осознанной целью, «программным утверждением»{68}. Вопрос, в чем же заключается счастье, становится одним из самых жизненно важных. Излагая учение стоиков, последователей Эпикура и перипатетиков, Леонардо Бруни спрашивает: «Достаточна ли добродетель сама по себе для блаженной жизни? Не препятствуют ли ей пытки, заключение, изгнание, бедность? А если это случается со счастливым, не становится ли он несчастным? Кроме того, заключается ли человеческое счастье в наслаждении и отсутствии страдания, как думал Эпикур, в чести, как у Зенона (стоика. — М. А.), или в добродетельной жизни, как у Аристотеля?»{69}. Бруни считает, что такое ознакомление с античными учениями поможет «при выборе жизненного пути», т. е. имеет практическое значение — облегчает достижение счастья.
Из гуманистической концепции человеческой личности естественно вытекает отрицательное отношение к сословно-иерархическому строю средневековья, который в Италии к этому времени уже был подорван. Значение человек ка, с точки зрения гуманистов, определяется не принадлежностью к определенному сословию и корпорации, а его личными достоинствами, его деятельностью. Так новые условия жизни и изменившаяся психология горожан нашли идейное обоснование в учении гуманистов. Однако источником этих учений, разумеется, нельзя считать только взгляды ранней буржуазии и богатых пополанов, складывавшиеся в процессе их практической деятельности. Если буржуазия и пополаны оценивали человека по накопленным им богатствам или видному положению, которое он сумел занять в обществе и государстве, то для философов и ученых в соответствии с их идеализированным представлением о человеке главными достоинствами являлись творческая одаренность, приобретенные знания и т. п. «Благородство» зиждется на таланте, учености, нравственном достоинстве. «Очевидно, что истинное благородство проистекает лишь из подлинной добродетели души. Следовательно, изобилие богатств или длинный ряд предков не могут ни дать благородства, ни лишить его», — говорится в трактате, написанном около 1400 г. гуманистом Монтеманьо{70}. Уже у Петрарки появился этот типично ренессансный мотив: человек, заявляет он, сам делает себя благородным своими делами.