Некоторым из гуманистов (правда, немногим) удалось подняться над местными экономическими интересами и политическими страстями, бушевавшими внутри городских стен, и ощутить своей родиной не данный город, а всю Италию. Зарождению национального чувства способствовал и их интерес к античности, материальные следы которой сохранились повсюду в виде руин зданий, статуй и других предметов искусства. Для гуманистов все это было национальным наследием Древнего Рима — прошлым Италии. И сопоставление с былой мощью Рима помогло отдельным деятелям этой эпохи полнее ощутить слабость современной им Италии. Данте и Петрарка остро осознают, насколько пагубна для Италии, являющейся ареной бесконечных распрей между мелкими государствами, ее раздробленность.
Выражая надежду на дальнейший подъем «интеллектуальных искусств», гуманист XV в. Маттео Пальмиери пишет: «Лишь бы было угодно тому, кто всем правит, милостиво даровать долгий и спокойный мир нашей бедной Италии»{115}.
Объединение Италии было в то время невозможно. И все же оживленная переписка и встречи между гуманистами, жившими в разных городах и отчетливо ощущавшими общность идей и взглядов, способствовали духовному сплочению мыслителей и ученых страны и развитию единой культуры. Характерно, что со второй половины XIV в. гуманисты начинают свысока относиться к тем, кто живет к северу от Альп: жители этих стран чужды ренессансной культуре, следовательно, по глубокому убеждению гуманистов, они варвары. «Мы не греки (т. е. не византийцы. — М. А.), не варвары, а итальянцы и латиняне», — гордо заявляет Петрарка{116}. Во время войны, разразившейся в 70-х годах XIV в. между Флоренцией и папой, находившимся в Авиньоне, идея защиты цивилизации от варваров Севера получила сравнительно широкое распространение в этом первом очаге гуманизма, а флорентийский канцлер Салютати отождествлял свободу Флоренции со свободой всей Италии. И все же для Салютати подлинной родиной является Флоренция. «Какой город, не только в Италии, но и во всем мире…славнее своими гражданами, неистощимее богатствами, где оживленнее торговля, обильнее разнообразие предметов, больше утонченных умов? Где имеются более выдающиеся мужи?.. Где Данте? Где Петрарка? Где Боккаччо?» — восклицает он{117}. Точно так же лишь временами пробивается общенациональное чувство у Леонардо Бруни, когда он, например, говорит о том, что Флоренция боролась «за свободу Италии». Однако и Бруни своей отчизной называет Флоренцию.
В эпоху Возрождения создается живой итальянский литературный язык. Народная итальянская речь (воль-раре), бытовавшая в виде местных диалектов, начала в XIII в. преобразовываться в литературный язык в творениях поэтов сицилийской школы (при дворе Фридриха II) и позднее — поэтов «нового сладостного стиля», который Данте в «Божественной комедии» назвал «пленительным новым ладом». Все это подготовило формирование литературного языка (сложившегося на основе тосканского, точнее — флорентийского наречия), создателем которого являлся Данте. «По моему суждению, Данте первым, — говорит Боккаччо в своем «Трактате в похвалу Данте», — возвысил его (вольгаре. — М. А.) и придал ему высокую ценность, подобно Гомеру у греков и Овидию у римлян»{118}. Сам Данте отчетливо осознавал значение итальянского литературного языка как объединяющего начала для всех областей Италии: «Мы утверждаем, что в Италии есть блистательная, осевая…правильная народная речь, составляющая собственность каждого и ни одного в отдельности италийского города, по которой все городские речи италийцев измеряются, оцениваются и равняются»{119}. В дальнейшем совершенствовании литературного языка большую роль сыграли сонеты Петрарки и новеллы Боккаччо. Именно этот язык стал доминировать как литературный на всем полуострове в XVI в. и сохранился без сколько-нибудь значительных изменений до наших дней.
Культура Возрождения являлась объединяющим Италию фактором; хотя политическое единство было достигнуто лишь в XIX в. Несмотря на различие школ, ренессансное искусство во всех областях Италии имело общие черты, которые позволяют рассматривать его как единое целое. То же можно сказать и о гуманизме.