…Твой город, зависти ужасной
Столь полный, что уже трещит квашня.
Данте спрашивает его с горечью:
Но я прошу: скажи, к чему придут
Враждующие в городе усобном;
И кто в нем праведен; и чем раздор
Зажжен в народе этом многозлобном?
Данте убежден в том, что без мира, прекращения междоусобных распрей невозможно и счастье людей. Но в самой Италии он не находит той силы, которая могла бы объединить страну. И Данте возлагает надежды на германского короля Генриха VII, явившегося в 1310 г. по примеру своих предшественников в Италию, чтобы венчаться в Риме императорской короной. Данте обращается с письмом к правителям и народу Италии, заявляя, что настало время, «несущее многообещающие признаки утешения и мира… ибо взойдет титан-миротворец»{145}. На «негоднейших флорентийцев», отказавшихся подчиниться Генриху, он обрушивается со всей свойственной ему страстью, называя их «нарушителями божьих и человеческих законов»{146} и предрекая разрушение города Генрихом (это письмо лишило его впоследствии возможности вернуться на родину на приемлемых для него условиях).
В 1312 или 1313 г. Данте пишет трактат «Монархия». В мировой империи он видит единственную возможность навсегда покончить с раздробленностью Италии. Он мечтает не о средневековой германской империи (которая и раньше имела реакционный характер, а в это время стала анахронизмом), а о возрождении античной, с центром в Риме, ибо «римский народ по праву, без узурпации, стяжал над всеми смертными власть монарха, именуемую империей»{147}, итальянцы — законные преемники древних римлян. Монархия, которая обеспечит миру справедливость, свободу и благосостояние, должна быть светской; «власть империи вовсе не зависит от церкви»{148}. Итак, Данте — противник верховенства папства над светской властью. Но борьба с папской теократией не была чем-то новым: она велась на протяжении долгого времени. Важно другое обстоятельство — то, что Данте представлял себе мировую монархию как объединенную Италию, стоящую во главе других пародов, а ее монарха — преемником античных цезарей. Утопия Данте сформировалась под влиянием двух факторов: увлечения античностью, в чем Данте предвосхищал гуманизм, и мечты об объединении Италии, для того времени неосуществимой. Данте убежден, что счастье можно обрести в земной жизни (об этом он пишет в трактате «Пир») и именно империя должна помочь человеку — и человечеству в целом — достичь его. «Для благоденствия мира по необходимости должна существовать монархия…»{149} — как рефрен повторяется в первой книге трактата.
Смерть Генриха в 1313 г. нанесла сокрушительный удар надеждам Данте{150}. Однако и в дальнейшем он не переставал ожидать событий, которые чудесным образом привели бы к воплощению его мечты.
Политическая страстность, горечь изгнания, чаяния, не осуществленные, но тем не менее не отвергнутые им окончательно, обширнейший круг философских, нравственных, политических, религиозных проблем, волновавших Данте, — все эго нашло отражение в гениальной «Божественной комедии», о которой сам поэт сказал, что она «отмечена и небом и землей» (Рай, XXV, 2).
Данте начал писать свою поэму в изгнании. Он успел завершить ее перед самой смертью, когда жил в Равенне у ее синьора Гвидо делла Полента. Данте назвал свой труд «Комедией», потому что так было принято именовать произведения, имеющие радостный конец. «Божественной» назвал комедию Боккаччо в знак высшей похвалы. «Божественная комедия» написана на народном итальянском языке, который Данте еще в «Пире» назвал хлебом простым, ячменным (т. е. доступным всем), а не пшеничным, и позднее, в трактате «О народном красноречии», — «блистательной… народной речью». «Ведь ею пользуются в Италии, — писал он, — блистательные мастера поэтических творений на народном языке — сицилийцы, апулийцы, тосканцы, романьолцы, ломбардцы и мужи обеих Марок»{151}. Поэтому Данте и избрал итальянский язык для поэмы, с помощью которой он хотел воздействовать на умы и чувства самых широких кругов итальянского общества.
«Комедия» рассказывает о путешествии Данте в 1300 г. по загробному миру: аду, чистилищу и раю. Форма' была традиционной: странствия по аду и раю описывались и в предшествовавшие века. Но у Данте эта форма наполнилась необычайно емким содержанием: она вместила в себя, с одной стороны, всю духовную жизнь итальянского общества того времени, с другой — мысли, чувства и взгляды самого Данте, в которых унаследованное от средневековья органически сплелось с удивительными прозрениями. Это побудило Энгельса сказать, что Данте «последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт нового времени»{152}.