Я сделал кучу снимков, поговорил со всеми, кто не отказался, обошел все цеха, после чего получил отчетливое ощущение, будто слетал в космос. С этим смутным чувством я, обалдевший окончательно, вывалился на улицу и закурил. Слева от меня разлеглась сама деревня Сёмино. В меру бедная, в меру аккуратная, в деревьях и цветах даже вдоль дороги. Вышла старшая по смене, села рядом.
– Мужчины у нас самую трудную рабо-оту делают, – чуть-ли не извиняясь мягко произнесла она. – Мужики баклуши бьют. То есть, заготовки вытесывают. Мы бы не смоогли. О-они же и оосновной лес пилят, сушку делают, о-окончательное проокаливание гоо-отовых вещей, чтообы краска и лак лучше взялись.. Так что, вы не по-одумайте чегоо пло-охого про наших.. Мы без них что? Задницу о-отсиживаем, да руки от судооро-ог разминаем…
Да Вам, ко-онечноо, в Семёнове всё уже рассказали. Там оодни экскурсо-оводы п-оо музею хо-охлоомы – как то-олстые книжки по истоории и специализации. Хоохлоомская ро-оспись в мире оодна. А началась с самой деревеньки Хоохлоомы, по-отом там базар сделали, наши вещи продавали, а цех оттуда переехал в Сёмино-о к нам. Вдо-обавоок. Хотя многим внушили уже, что центр и колыбель хоохлоомы – это горо-од Семёноов… А Семёноов-то-о поозже нас начал хоохлоому делать.
– А я не был ещё в Семёнове.
Тут Алла посмотрела на меня хитро и недоверчиво.
– Ну да? Все ведь с него-о начинают, а там, если повезет, к нам забегают на пять минут.
– А я вот про вас больше слышал. И что ваши мастера покрепче будут, чем семеновские. Потому с вас и начал. Но в Семеново надо забежать. Музей снять надо, в редакции сказали.
– Ой! – вспомнила Алла.– Через поолчаса туда же наш авто-обус пойдет с баклушами. Сами-тоо о-они не бьют. Поойдемте в третий цех, я там вас на дооро-ожку моолоочко-ом напо-ою с булоочками сво-оими. Доома девки пекут, да с мо-олоком их! А чё! Моолоока-то нам дают – хооть плавай в нём. За вредно-о-сть. Краскоой же дышим да лакоом. Пло-охоо. Н-оо жизнь не пооменяешь тут. Работа о-одна. Хо-охлоому писать…
И мы пошли пить молоко с деревенскими булочками. Одолел три больших кружки и три больших ванильных булочки. Даже в сон потянуло. А тут подоспел и автобус. И я, прыгая в резонанс с ПАЗиком по колдобинам и отрываясь от сиденья, поехал в Семёновский музей…
Там не было как раз никаких экскурсий. Директор музея Валерий Игнатьевич сам лично водил меня часа полтора вдоль и поперек стендов. Советовал с какого ракурса лучше будет выглядеть на фото огромная шкатулка, рядом с которой в ряд стояли ещё пять. Все они как матрёшки каким-то образом помещались в основную. Я снял две пленки самых интересных экспонатов, записал всё в блокнот, потом мы с директором походили вокруг музея. Он рассказал о том, когда и кто его построил, что собираются они поставить вокруг музея. Ну, кафе всякие, маленький кинозал, где туристам будут крутить документальное кино про чудо Хохломы. Вот здесь будет магазин, где на выбор можно взять хоть выставочный поднос, хоть набор ложек или деревянных тарелок-суповниц шесть штук. В самую большую складываются остальные пять. В цеха пройти он мне не предложил, да я и не напоминал о них. Материала было больше, чем надо в газету.
Мы попрощались и я пошел к дороге, а он к себе в кабинет.
– Эй, корреспондент!– крикнул кто-то невидимый из деревянного сарая с огромными дверьми. Рядом с сараем стоял ПАЗик, на котором я приехал в Семеново. – Если ты обратно, то я сейчас тоже поеду. Пять минут посиди на травке. Я сел, открыл портфель, достал и полистал блокнот, съел немного пряника. Глаза слипались. А спал вроде неплохо. Наверное, устал слегка. А, может, и не выспался. Рассвет уж очень рано поднял на ноги. Тут подошел шофер автобуса. Мы наконец с ним познакомились. Его звали дядя Ваня Куренцов.
– Тебя в Сёмино обратно закинуть? – без волжского оканья спросил дядя Ваня.
– Мне сейчас в Городец надо. – Я закурил и стал крутить пальцами зажигалку. – На пристань. Оттуда в Павлово-на-Оке.
Дядя Ваня сел рядом и стал разглядывать окружающие дома. Он то цокал языком, то шепотом матерился, потом вообще плюнул себе под ноги и встал, потянулся, поправил кепку и заткнул поглубже в брюки рубаху.
– Изуродовали, мля, город с этими туристами. Современный дух, мля, сюда примеряют. Как-то он у них там… А! Мля! Модерн. Вот тут, на месте пятиэтажек панельных, да тех вон, мать иху, дурацких ёлок, которые в три ряда по пять метров друг от друга как, мля, с чертежа перенесённые, тут дома стояли из дерева. Как у нас под Новосибирском. Лет 200 точно было домам. И ещё бы, мать-перемать, четыреста простояли. Все дома с узорами были, с выточками. Крыши из черепицы глиняной. Палисадники, мля, с мальвой. Вот здесь колодец был рукояточный с цепью. Выкопали, говорят, в 18 веке аж. Вода там была как в роднике. Твою мать! Не поверишь – ветром пахла. А вокруг росли всё липы да березы. На хрена спилили?! Высоченные, пышные, с запахом солнца и земли этой. Тьфу! Мать иху! Споганили природу. Город делают. На все города похожий, мля… Ладно, поехали.