– А ты что-о, тооже на тракто-ориста учишься? – фиолетовые теткины губы растянулись аж до красных щёк, когда она перевела взгляд с трёх рублей на меня. – Чтоо-то-о не поохо-оже.
– Стасик- корреспондент из Нижнего, из «Ленинской смены». Командирован на неделю по райцентрам со спец.заданиями. Хошь, он возьмет, да и про тебя напишет! – Леха захихикал, прикрыв рот ладошкой, и мне с чертенком в глазу подмигнул.
– Ехай, давай! – тетка Наташка невесело усмехнулась и развернула Лёху к двери передом, к себе задом. Подтолкнула его в спину и закашлялась. – Проо меня не напечатают. У нас в стране таких по-оганых жизней, как у меня была ишшо-о пять лет назад, не должноо быть, не бывает и нету! У нас все счастливы, живём все радостно-о и идем к светло-ому будущему, аж бегоом ноги лоомаем!
Вышли во двор. Ехать с Лёхой на поле мне не хотелось. Он это тоже понял и дал руку.
– Ну, давай. Вечером приходи. У нас заночуешь. Ты куда сейчас?
– Да не знаю. Пойду просто похожу, посмотрю.
Следом вышла тётка Наташка, остановилась на крыльце и от её клоунского наряда и двор, и утро стали смешными и яркими.
– Ты во-он поойди вниз по-о улице, раз время надоо убить, спустись доо ко-онца . Там поово-ороот направоо. Иди, гляди на правую стооро-ону. Увидишь красный до-ом из кирпича. Крыша синяя, забоор и палисадник ещё краснее доома. Во-от туда, в во-ороота по-остучи. Выйдет мужик лысый. Звать его Максим Михалыч. Поопро-осись к нему двоор и доом внутри по-осмоотреть. Скажи, коорреспондент ты. Пустит. Оон хо-орооший. А ты такоого нигде бо-ольше не увидишь. И но-очевать приходи, если не найдешь- где ещё.
Она развернулась и, крутнув молодецки бедрами, скрылась во тьме сеней.
– Она раньше пила по черному. – прошептал Лёха.– Начала после одной беды. То есть, с горя что ли. Она на молочном заводе работала. А там все приворовывают, молоко таскают, да продают подешевле. Ну и она туда же. Вырыли они с бабами дыру под забором подальше от окон. Ну и каждый вечер по фляге туда проталкивали. А там ждал механик заводской на «Иже» с люлькой. Ну, на пятой фляге их отловили сторожа. Наташку уволили и ещё одну.
А Павлово – деревня. С виду только – вроде городка. На работу её уже никто не берёт. Никуда. Наташка, значит, помыкалась с полгода, искала куда пристроиться. А потом где-то познакомилась с дурой одной. Померла она в том году. И та её пристрастила хлебать пойло разное. Муж Натахин, тёзка мой, смотрел на это, оттягивал её как мог, уговаривал бросить. Она вроде пообещает ему, что всё, конец. Потом по новой. Ну, он через полгода и уехал из Павлово. Куда – неизвестно. И с концами. А ей тогда 35 годков было-то всего.
Вот после Лёшкиного побега она совсем с башкой рассталась. Так наедалась самогоном, что в чужих дворах спала, до дому не доползала. У неё дом стал как притон. Мне тут местные рассказывали. Жрали с толпой доходяг эту пакость ведрами, песни орали, морды квасили друг другу и как-то сарай подожгли по беспамятству. Ну, приехали пожарные, милиция. На Наташку протокол написали. А через неделю к ней скорая помощь подогнали, милиционеры, наверное, да отвезли её в Нижний, в спецбольницу для алкашей. Месяц чего-то ей кололи и потом вшили «торпеду» в спину и сказали: капля в рот – ты сразу в гроб.
И ты представляешь – дошли слова-то. С того дня – ни капли. Дом по новой отскоблила-покрасила-помыла, лимоны завела, вышивать стала, петь ходит в клуб, в кружок вокала. Замуж пытается выскочить, молодость тужится вернуть. Сам же видел? А ей уже сорок шесть в ноябре щёлкнет. И пока не получается ни замуж, ни помолодеть. Краской на волосах да на морде, ну и кофтами попугайскими, из которых титьки высовываются, молодость обратно не заманишь. И мужика нормального не затянешь. Да нормальные, они все с женами да детишками. Несчастная баба. Жалко её. Летом огурцы и морковку вырастит и продает. А чего с них, с огурцов, деньги что ли? Ну, вот я ей плачу за квартиру и за еду. Ничего. Уже полегче ей…
– Так это ты и за меня заплатил сейчас? – перебил я.
– Ну, а как? Нас же двое. – Лёха посмотрел на часы. – Ехать надо. Пора.
– А мне тебе отдать нечего. Ни копейки нет. Карман подрезали на катере в первый же день.
Лёха покрутил пальцем у виска
-Лучше бы я тебя утром переехал. – он уже шел к трактору и почти правильно свистел мелодию Битлов «Yesterday».
Красный дом с синей крышей я нашел, считай, мгновенно в связи с ускоренным спуском с холма. Во время которого, между прочим, успевал замечать удивительные, аккуратные домики с точеными орнаментами и резными инкрустациями в ставни и под крыши. И в каждом окне росли лимоны, лимоны и лимоны, от которых к концу пробега в глазах моих прыгали ещё минут пять золотисто-желтые круги.