Рассказал жене все, что помнил и то, что передал Филатов. Поскольку я не помнил ничего, а только то, что ночевал у брата и слушал Филатова, жена ничего не сказала. Она надела легкий плащ, взяла хозяйственную сумку и ушла. Наверное, за продуктами. Значит, на полдня минимум. Пока что надо в магазинах найдет, да очереди отстоит, часов пять и пролетит. И я лег спать, чтобы на свежую голову все, наконец, вспомнить и потом решить, как двигать своё будущее – в будущее.
Спал примерно час. Потом поискал по квартире что-нибудь выпить. Жена всегда держала бутылку водки про запас на опохмелку мне. Но обязательно прятала. Ну а где в квартире можно заныкать пузырь, чтоб его нельзя было найти? Только в стену замуровать. Короче, водку я нашел за репродукцией картины Сурикова в прихожей. Она в толстенной раме и большая. Поэтому снизу её поддерживали два дюбеля, а к верхнему шурупу в стенке картина крепилась прочным шпагатом под углом. Она внизу прислонялась к стене, а вверху наклонялась от неё сантиметров на десять. Вот туда Лидия водку и схоронила. Я выпил половину флакона и пошел искать счастья. Ну, работу хотел поискать в разных оркестрах. Все меня везде знали, так что имелся шанс устроиться. Объездил я весь наш огромный город. И всё попусту. Даже в цирке худрук Ваня Крюков, с которым мы выпивали много и часто, и тот отказал. Потому, что было распоряжение сверху.
– Дима, милый мой друг! Сожрут и меня и весь оркестр сразу после того, как тебя уволят. А у меня из одиннадцати человек – шесть стариков, которым за пятьдесят. Разгонят нас – меня совесть съест с ботинками и шляпой. Им до пенсии чуток остался. Куда им деваться? Кто старого возьмёт, кто пригреет? – грустно сказал Ваня. – А вот ты лучше поезжай прямо в Москву. В Союз композиторов. Ты же им взносы всегда платишь? Всегда. Ты полноправный член Союза этого долбанного. Возьми все свои награды, предъяви титулы и
произведения. Да можешь и не брать с собой ничего. Они там тебя и так знают. Ты. Дима, фигура! Тебе скоро памятники будут ставить на улицах и в консерваториях. Езжай, не тяни. Здесь тебе не жизнь. Точно говорю.
Я робко так у него поинтересовался, кто приказ такой дал, гнать меня с работы и из города. Он сморщил лицо и поднял указательный палец высоко над головой.
– Говорят, что ты где-то там у них на высоком пушистом облаке нагадил. Кому-то очень главному по роже съездил. Рояль дорогущий попортил. Клавиши на всей второй октаве оторвал. Насчет битья по роже я не верю, конечно. Ты ж драться не умеешь. А вот клавиши мог отколупать после двух бутылок.
– Так ты знаешь где я был, с кем пил? – спросил я Ваню и что-то стал припоминать кусками, отрывками, мутно и бессвязно. Не вспомнил опять. Как заколдовал кто меня. Ну как забыть до полного затмения, где был вчера и с кем пил? Ну не пятнадцать же лет прошло. День! Всего один день. А как вырезали память. Странно и жутковато.
Я с Ваней выпил его запас на день – полбутылки на двоих без закуски. Так, по папиросе выкурили и я пошел опять домой. Собираться в Москву.
А чего там особо собираться. Взял набор бритвенный, мыло с помазком, пасту зубную, членский билет Союза композиторов и пять пачек «Примы». Ну, полбутылки водки да две « Жигулёвского» ещё. Ехать все же далеко. Где Свердловск, а где столица Родины! Пока собирался, жена пришла от соседки. Ну, мы с ней попрощались на время. Может, на неделю-то всего. В Москве, конечно, не устроюсь. Там таких как я – девать некуда. А пошлют, наверное, куда-нибудь в Сибирь. Где культура с искусством пожиже и попроще. А я бы там поднял всё на уровень. Ну, вот так я думал. И Лидия, супруга, тоже не сомневалась, что моё имя да опыт с мастерством роль свою сыграют. На бис и браво.
Так и уехал. Почти двое суток поездом. Самолетов не люблю. Не видно ни черта и нет ощущения пути. А тут в купейном вагоне две бабушки ехали. Одна перед смертью хотела ещё раз в Мавзолей сходить. Другая по телеграмме направлялась на похороны двоюродного брата. А кроме них был ещё в купе Гена. Кандидат наук из УрГу, из университета нашего. Химик он, на третьем и четвертом курсах преподаёт. Его в министерство вызвали. Зачем, не сказали, потому Гена был в волнении, но скрывал.
А я-то вижу – не в себе парень. Может, боялся, что по кандидатской вопросы хотят задать. А он её не сам писал. Точнее, вообще купил. Это он мне рассказал, когда помаленьку выпили без закуски мою поллитру. Потом пошли закусить в вагон-ресторан. Закусили прежнее и новое тоже закусили. Коньячок. Кандидат наук, он же при деньгах. У них доплата за звание плюс сорок девять часов в неделю нагрузка. Зарплата – почти шестьсот рублей. Три моих. Ну, уходили из ресторана, с собой взяли пятизвездочный и лимон, да две шоколадки. Долго сидели. Он мне про свою тяжелую жизнь и про дурака ректора, а я ему про своё приключение. На другой день пошли в тот же вагон с рестораном похмеляться. Часов в десять утра. Да так там и просидели до ночи. Как обратно шли, как спать ложились – не запомнил. А утром уже и Москва. Обменялись с Геной телефонами домашними, обнялись и разбежались.